К 130-летию Джона Толкина– Расскажи мне кто-то сверхпроницательный в мои 15, что совсем скоро меня полностью очарует скучновато-занудный англичанин-графоман, постоянно попрекавший друга Клайва Льюиса за несоответствие лунных фаз в «Хрониках Нарнии», да ещё и человек, тяготеющий к мифу, как главному художественному средству повествования – не поверил бы. – Но уже год спустя, в мои сопливые 16, «Хоббит» и «Властелин колец» явились теми книгами, вне которых мне уже невозможно представить себя самого – ни в юности, ни сейчас, ни в будущем. «Хоббит» был проглочен за полтора дня с последующим жадным перечитыванием, пока не пришло время возвращать книгу другу. Во вполне взрослом 2004-м это сумасшествие повторилось, когда я приобрёл максимально полную версию Трилогии с черновиками и хрониками, не вошедшими в обычное повествование: вообразите себе 31-летнего мужика с горящими глазами, вникающего в историю династии Нуменоров или жизнь Арагорна, Сэма, Гимли и Леголаса после уничтожения кольца Саурона. – Недоброжелатели, коих всегда предостаточно рядом с кем-то подлинным, именовали Толкина то занудой, то мизантропом, то графоманом. В самом деле, юмор у него был своеобразный – он выезжал на своём авто на встречку, вызывая дикое раздражение аккуратных британских водителей под пронзительные свистки полицейских (профессора штрафовали, рекомендовав обучить вождению супругу и не ездить более самому). А своим студентам Толкин так и не научился прощать лишь одно – отсутствие глубины личности; оценки были для него совершенно вторичны. – Книги профессора, именуемые high-fantasy, чтобы их не сравнивали с fantasy иных авторов, для меня закрыли жанр полностью. Ни Азимов, ни Льюис, не говоря уж о Роулинг с Мартином, для меня совершенно не ровня Толкину. Это история о том, как первая любовь оказалась идеалом и ответила взаимностью настолько, что упразднила всякий интерес к женщинам любого круга, пускай даже самого изысканного. Второй Толкин, как и бесконечные аллюзии на него оказались мне совершенно не нужны: всё уже произнесено в период с середины 30-х годов ХХ века до начала 50-х. – «Толкин сконструировал реальность целиком. И такая реальность подошла не только мне, а еще; миллионам людеи; по всему свету, оказалась близка, нужна и необходима для повседневнои; жизни, приче;м не как бегство, а как дополнение и необходимое расширение понятия, что такое жизнь вообще. И то, что описано Толкином, для меня и сегодня более реально, чем то, что я вижу вокруг», откликнулся Борис Гребенщиков. Ныряя в эту реальность, я однажды обнаружил истину, которой не отыскал в иных духовных книгах: кроме дружбы, обещать Другому невозможно ничего, и степень талантов с добродетелями ничего не меняет – при первом лобовом столкновении со злом шанс устоять иллюзорен. – Именно поэтому миф Толкина на самом деле опрокидывает привычные каноны мифологии, где побеждают самые достойные, умные и проницательные, с явной благодатью от рождения и происхождения. Арагорн будет достойным правителем Средиземья, но миссия воцарения имперских Гондора и Рохана невыполнима без Фродо и его верного оруженосца Сэма, чьи амбиции простираются не далее уютного сада в провинции, свежего разливного пива и праздничных феерверков у старой мельницы. Исполнив невозможное предназначение, хоббиты так и останутся мещанами с мыслями «наконец-то всё позади, где наш любимый Шир?». Даже в воспоминаниях, которые пишет Бильбо о походе в логово дракона, нет места торжеству победителя с языческой моралью «горе побеждённым!». – Потому что победитель точно так же не узнаёт любимые места беззаботного детства и отрочества, как и проигравший, что точно подметил Уильям Фолкнер. Для Фродо это заканчивается осознанным расставанием («Шир спасён, но не для меня»), для иных – новой реальностью, схожей с обучением ходить заново после тяжкой болезни. Вопрос о победителе становится вторичен. Вопрос о смыслах – насущным, как никогда. – Ответит на этот вопрос не Гэндальф, а всё те же хоббиты, спасённые мещанством и способностью получать простые радости от сути вещей – будь то красавица Роза из милого паба, плеск воды от старинной мельницы или июньское благоухание садов. Гэндальф лишь заглянет в недоступное ему, при всей мудрости, измерение, чтобы испить чай с хоббитами в тайно любимом им укладе бытия. И снова подивиться жизнелюбию и обманчивой простоте внешне неказистых существ с детскими глазами, однажды спасших Мир.
© Copyright: Константин Жибуртович, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
