День учителя, часть II– Я вырос в спортивно-педагогической семье. С детства свои ценности мне прививали бабушки и дедушки 20-30-х годов рождения. Интересно, что эти ценности не были эдаким согласованным монолитом. Например, отношение к тов. Сталину. Восторженно-почитаемое по женской линии и трезво-критичное (а то и отрицательное) по мужской. Хотя бы оттого, что часть моих родственников лично знали его сына Василия. – Бабушка (по линии матери) Вера Александровна Скрипка, в девичестве – Баталова, преподавала в школе с 1945 по 1997 годы. Попав пару раз в жизни на её урок (заменяла заболевшего учителя), я получил жирную двойку – естественно, по математике – с публичным разносом. Дед Лев Николаевич, хоккеист, а затем тренер и арбитр международной категории – критически относился к моей мечте играть в хоккей на профессиональном уровне, обучил искусству элитной рыбалки и всецело поддержал в журналистике («вот это – твоё, помяни моё слово»). – Штамп про «мои университеты» для меня беспомощная фигура речи. Можно напичкать человека информацией, но знаниями она не станет. Лучшая педагогика ничего не прививает, а даёт шанс мыслить и формулировать самостоятельно, учась различать дары, на что уходит вся жизнь. В этом смысле, меня спасла не семья, а 27-летняя учительница русского языка и литературы, Людмила Сергеевна. – А семья прививала не знания и не ценности, потому что между ней и моим микрокосмом, начиная с возраста 17+, пролегало космическое расстояние. Вся сумма усилий советской педагогики сделала меня осознанным индивидуалистом – или, как формулировал это Бродский, «индивидуалистом поневоле». И в неволе – тоже. – Семья научила иному: умной организации и системности. Не опаздывай. Планируй даже выходной с его удовольствиями. Если берёшься за тот или иной проект – не бросай его под настроение, или не берись вовсе. И помни, что «на длинную» выигрывают книжные мальчики и девочки – и не суть важно, что твои гуманитарные вкусы мало совпадают с нашими. Обаятельные нахалы – пусты. Их можно только пожалеть. – Это то, что было сказано мне без слов, линиями их жизней. Отработав 52 года в школе и проведя последний урок в мае 1997 года, бабушка пришла домой навеселе, с тортиком, сервелатом и шампанским (разумеется, «Советским»; «Российское» она не признавала). Её комментарий к полувековым трудам с редкими отпусками в Сочи и Кисловодске был кратким: «Вот и всё! Отличный повод выпить!». Я сказал, что у меня через 4 часа эфир, на что получил ответ: «Молодой ещё, не страшно». И с доброй усмешкой: «нашёл-таки форму преподавания. Наливай, внучок». – Через неделю её провожали на пенсию вся школа, плюс приехавшие выпускники разных лет. Итого человек 150 с машиной подарков – от сервизов до конвертов с деньгами (чего она всегда стыдилась). Я смотрел это видео и понимал, что совсем её не ценил, живя рядом много лет. Как осознавал и иное: эти люди не знают её так хорошо, как я. – Она, впрочем, понимала меня лучше, чем я предполагал. Что выяснилось при мистической истории в последний день её жизни 28 декабря 2005 года (но это слишком личное). Поколение, любившее слушать Клавдию Шульженко с Людмилой Зыкиной и верившее тов. Сталину, знало, тем не менее, нечто такое обо мне, что я понял только после тридцати. Это был последний и самый ценный урок уже после финального звонка. © Copyright: Константин Жибуртович, 2024.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
