Герой нашего времениТак устроено восприятие, или к 210-летию со дня рождения Лермонтова Со средних классов советской школы, читая «Герой нашего времени», а после 20-ти сознательно перечитывая, я видел и слышал Григория Печорина именно таким, как его воплотил Игорь Петренко в экранизации 2007 года. Анатолий Вербицкий (экр. 1955 года), Владимир Ивашов (1967 год) и даже Олег Даль (театральная постановка 1975 года) с моим Печориным не совпадали. В известной степени, виной тому не недостаток талантов режиссёров и актёров, а проскальзывающая между строк нить советских экранизаций, в которых Григорий Печорин не столько философ, Дон-Жуан, фаталист и нигилист в одном лице, сколько образ-протест против устоев «гнилого царизма». Поменять бы общественный строй, и… Естественный message советского кинематографа – так победители переписывают не только Историю, но и литературные образы («Лев Толстой как зеркало русской революции», и все-все-все в том же духе). Получается советский офицер из XVIII века, опередивший свою эпоху на пару поколений. Разве что Ленина-Маркса-Энгельса не цитирует. Этой ловушки, на мой вкус, не миновал и Олег Даль. Режиссёр Александр Котт создавал экранизацию в совершенно иное время – первая половина нулевых, уже избалованная отсутствием чрезмерной идеологии в искусстве, но и пресыщенная доступностью прежде запрещённого или «не рекомендованного», как формулировали это худсоветы. До Лермонтова – под дату и без – никому нет дела, и если ты нашёл деньги на восемь 45-минутных серий, это огромная удача. Игорь Петренко вспоминает, что мгновенно согласился на кастинг Печорина – и столь же быстрое согласие даёт серьёзный театральный актёр Авангард Леонтьев (доктор Вернер). Оба, в моих глазах – стопроцентные попадания в образы Лермонтова. Многим и многим сложно вообразить, как Печорин способен являться Дон Жуаном и философом, в зависимости от настроения, декораций и (вероятно) фаз Луны, как я это именую, то есть «космического извне», тоже влияющего на каждого из нас. Вот так и выходило в советском прочтении: Печорин-трагик, Печорин-философ, Печорин-борец (разумеется, с царизмом) и любимый всеми образ фаталиста и лишнего человека. Но не Дон-Жуан, несмотря на линию повествования Лермонтова. В данном случае, напускное целомудрие исказило один из замыслов произведения – например, в экранизации 1967 года вообще удалено всё, что связано с линией княжны Мэри. Отчего я и прекратил просмотр без тени сожалений: невозможно так обращаться с классикой! Умный флирт с Мэри, близость с замужней Верой и даже наложничество с Бэлой – всё это офицер Григорий Печорин себе дозволяет, а не только рассуждает о смыслах бытия. Столь же точен образ доктора Вернера у Авангарда Леонтьева: умнейший человек и в то же время сплетник, но сплетник только с другом, да и то – от скуки. Усталые реплики друзей о… Не суть даже важно – о ком. Взаимное перечитывание книги с известным финалом, ирония и усталость дуэтом, но чем ещё занять себя в отпуске на скучных Водах? Тем, кто осознал о мире чуть больше, чем обычно успеваешь к сорока-пятидесяти. Возможно, чуть переиграл роль Грушницкого Юрий Колокольников – слишком уж выпуклый дурачок, у которого даже острая влюблённость отметает саморефлексии, идя рука об руку со спесью ещё не побитого петуха. Но знаете, я и лермонтовского Грушницкого рисовал разве что чуть поумнее, и точно не Андреем Мироновым в советской театральной постановке. Даль, Миронов, гениальность; оба захватывают кадр и сцену, но это не Печорин и Грушницкий. Не верю. Наконец, Рокотов – незаметная, но прекрасная работа Андрея Соколова. Жлоб, интриган и ревнивец в одном образе под маской «порядочного служаки». Но завистник – в ещё большей степени. Ненависть Рокотова к Печорину лишена глубоких оснований, за исключением банальности: я не столь статен, красив, остёр умом и успешен у женщин. Для одного – повод расти, для слабого – сводить счёты. Столь же хороша Вера (Эльвира Болгова) – зрелость, красота и тихая мудрость, не отыскивающая подобие себе в мужском окружении, и даже Печорин не способен разглядеть в ней избранницу – она такова в постели, но не в повседневности, и он точно не доверит ей свои дневники, а стоило бы – наперёд доктора Вернера. Евгения Лоза (княжна Мэри) наперёд иных плюсов и минусов естественна в своей кокетливости и невинности одновременно: красавица, которая знает, что выбор вершить ей, разбивая сердца кавалеров. Печорин – исключение с вероятностью сто к одному, если не больше. Урок для неё слишком жестокий и вообще не осознанный её респектабельной maman, княгиней Лиговской (Ирина Алфёрова). Только вчера, в день юбилея Лермонтова, посмотрел пару серий экранизации 2007 года на телеканале «Культура», хотя знаю её наизусть. Всё то же ощущение: ни единого лишнего кадра, интонации Печорина в дневниках, до дрожи схожие с моими, когда я пишу – и главное, что показано талантливо и недвусмысленно: на Руси простят Тоцкого, Рогожина, Свидригайлова, особенно при громком покаянии с элементами шоу-бизнеса. Но не Григория Печорина. Истину о нём произносит случайная цыганка-попутчица: вы лучше, чем пытаетесь казаться. Как и Лермонтов. Я уже писал, что обе развилки линии жизни офицера на Кавказе – смерть в бою или почётная пенсия выжившего с имением и юной девой в награду он считал пошлостью и бессмыслицей. Одно из объяснений, как к 27-ми годам возможно создать такое литературное наследие. Или, как написал Лев Толстой, «Если бы этот мальчик остался жить, не нужны были бы ни я, ни Достоевский». © Copyright: Константин Жибуртович, 2024.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
