Ефимовы
Иван Ефимов и Нина Симонович-Ефимова
16 июл, 2016 at 1:52 PM
1
Почему-то не могу оторваться, время от времени открываю воспоминания и заметки Ефимовых, хочется прочитать хотя бы несколько слов, услышать их голоса.
Вуаль, синий зонт и шляпка с крыльями чайки
Иван Ефимов (скульптор): "Я был совершенно одинок среди старух и стариков... Серая детская жизнь - ну как же: в детстве ходил под вуалем, с синим зонтом от ветра... Прикосновение к снегу - смертельная опасность. Я не знал ощущения валенка на голой ноге. На салазках никогда не катался..."
Нина Симонович (художница): "Перед свадьбой... моя тетка, Валентина Семеновна Серова, надоумила меня купить себе новую шляпу и даже дала мне денег на это дело. Я приобрела на Арбате светло-серую модную шляпку с крыльями чайки на полях, и довольная неслась домой, точно крылья были у меня, а не на шляпе. И вдруг встретилась на площади с Иваном Семеновичем. И разразилась самая страшная в моей жизни гроза. Когда он увидел у меня на руке картонку со шляпой, все его мрачное представление о ярме семьи для него как бы уже сбылось... Мы сели на скамейку в начале бульвара, и часа два провели в кошмаре..."
"Не так различаются между собой огонь и вода, поле и лес, как Ефимов "веселый" и Ефимов "в тоске..."
"По узкому коридору, слышно, скачет кто-то - бочком, потому что нога бьет о ногу, - "Дритен-дритен, пупсиль-мупсиль, - я знаю, как сделать дельфина, я знаю, как сделать дельфина!"
Из коридора выскакивает не юноша: седобородый, высокий человек. Могучий торс - голый, трусики (хотя зима), прямые, стройные ноги в рваных штиблетах. Голубые глаза сияют, льют пучки лучей, как утренняя звезда перед восходом солнца на чистом небе. Ах, уж эти голубые глаза!..."
Шимпанзе и Красная Шапочка
Нина Яковлевна Симонович-Ефимова - двоюродная сестра художника Валентина Серова. Ее мать Аделаида Симонович (урожд. Бергман) - организатор первого в Петербурге детского сада, а затем частной школы. Субботними вечерами в их доме на Кирочной улице собиралось немало художников.
Нина Симонович о своем детстве:
"Когда уставали рисовать, начиналась шумная беготня в большом зале, где нагромождены были парты у задней стены.
Серов, изображая шимпанзе, скакал по партам с необыкновенной легкостью. Взобравшись под самый потолок, он почесывался по-обезьяньи, всей согнутой рукой не разгибая, быстро-быстро, потом - ногой чуть не за ухом... Прыгал на нас сверху и пугал.
Врубель, надев мой вязанный из красного гаруса берет и белый фартучек, представлял Красную Шапочку. То, приняв вид певца, пел "Санта Лючия" по-итальянски. Потом - ту же "Лючию" в исполнении фальшивящей и западающей шарманки, вертел воображаемую ручку. В то время в Петербурге все шарманщики исполняли по дворам эту итальянскую песенку".
Собачьи апофеозы
Девочка тоже начала рисовать.
"С девяти лет - бесчисленные собаки. "Царь Катай", "Царица Белка"... и десять щенков (вероятно, принцев, потому что с коронами) и собак разных других профессий позади...
Я жила под обаянием этих дворняжек. К тому же общение с ними не требует слов, мыслей, неподвластных, корявых в детстве. У нас (с собаками) был свой клуб (как я мысленно называла) - на соломе на конном дворе. После обеда мы туда сходились (я единственный человек среди компании), играли в прятки, копали себе гнезда в промерзшем сене, просто глядели друг на друга и восхищались (по крайней мере я) роскошными черными глазами Белки, водянистой белой шерстью ее щенков, сгибом их лапок, длинной шерстью между пальцами. Это уже в Домотканове, Тверского уезда, среди снежных полей, метелей, лесов и сугробов. Мама была учительницей в соседней сельской школе".
Шелковая лента
Учеба, поездки в Париж, замужество. Но неожиданно душа отвернулась от живописи...
"Замелькали, замелькали вдруг дни, которые, мне представляется, выдаются тебе каждое утро, когда откроешь глаза, в виде прекрасной, новой, шелковой ленты, довольно большой, около аршина с четвертью.Из нее можно сделать многое. Но разные суетные и суетливые дела, которых вдруг развелось множество, перерезают ее пополам, еще пополам, еще пополам... К концу дня остаются куски в вершок, все еще на что-то годные - вдруг, непременно, трах! стук в дверь - еще один "чик" ленты - и у вас уже не лента, а крошево, ни на что не годное..."
С весельем в душе
В Гражданскую войну сердечной поддержкой стал кукольный театр.
"Но оказалось, что в такое накрошенное время театром заниматься не только можно, но даже оно благоприятствует театру: упражнение голоса, декламация успокаивают раздражение, ощущение отравления, происходящее от сознания того, что делаешь не то, что тебе положено.
Даже когда не стало средств к существованию..., я могла с весельем в душе распевать гаммы и упражнения... А может быть, потому-то и могла... Обед не стряпается, комната стынет..., того и гляди соберутся домочадцы в надежде на какую-нибудь горячую пищу... Но все равно: то, что забрало меня, сильнее моего благоразумия: куклы, кукольный театр, пьесы кукольного театра заполнили голову..."
"Первого Мая 1919 года, разъезжая на фургоне по улицам Москвы (раньше этот пароконный фургон служил для перевозки мебели), мы показывали кукол с задней, открытой его части. Дали по заданию МОНО пять спектаклей, но еще и несметное число маленьких.
1) На Чистых прудах - перед морем народа.
2) Во дворе дома имени Розы Люксембург.
3) У Красных ворот.
4) Перед Тургеневской читальней (у Мясницких ворот).
5) На площади перед Зоологическим садом.
На всех же улицах, находящихся между этими местами, пока фургон ехал, мы в нем играли разные импровизации, что хотелось играть в связи с попадавшимся на глаза. Фургон ехал - мы в нем играли и играли, возбужденные праздничной улицей, праздничным движением, праздничной погодой... Прохожие, оглянувшись на наш фургон и увидя движущихся кукол, поворачивали и, ни слова ни говоря, ни минуты не медля, и дети, и взрослые, и те, что шли одни, и в компании, пускались за нами. Мы заряжались еще большей энергией и не могли остановиться играть. Вечером оказалось, что за нами бегут несколько подростков, которые, попав на первый спектакль у Чистых прудов в 12 часов, ходили за нами весь день..."
Из газеты "Известия" (3 мая 1919 г.):
"Наибольшим успехом пользовались Петрушки в исполнении художников Ефимовых, которые в разукрашенной фуре, разъезжая по городу, давали представления басен Крылова на площадях и людных улицах, собирая тысячные толпы детей и взрослых".
"Гастроли"
Нина Симонович:
"Девятнадцатый и двадцатый годы особенно густы спектаклями... в двадцатом поездили с театром по деревням Московской губернии зимой и Тамбовской - летом."
"Первая из этих поездок, по Московской губернии, родилась случайно: возвращаясь со спектакля из Волоколамска в Москву, мы никак не смогли сесть с нашим театром ни на один из поездов, так как они были в то время переполнены. Театр препятствовал нам, но он же и повез нас по-своему: на лошадях, давая спектакли во встречных деревнях, утопающих в чистом снегу, в деревьях, покрытых инеем, окруженных розовыми, при восходящем солнце, фарфоровыми полями, где в лесу так тихо, что хочется лечь и лежать, ни о чем не хлопоча.
Но подъезжать было страшно к каждому новому селу: суровая или милая нас встретит учительница, озлобленные ли будут мужики, пойдет ли навстречу Исполком, дадут ли лошадь?..."
"Въезжаешь в деревню - мальчик играет на пустынной улице. Поровняешься с ним, кто-нибудь из нас соберется ему крикнуть: "Милый, приходи в школу, будет представление, интересно"... Мальчик тотчас же окаменевает на месте, ни один мускул лица больше не пошевелится, только следит глазами за убегающими нашими санями. Кажется, ничего не слышал, не понял. Когда мы далеко и готовы скрыться за сугробом, он вдруг срывается с места, как ужаленный, догоняет и ясным голосом кричит: "В котором часу приходить-то? Задаром?" Все понял, еще как понял-то! Если будни и спектакль для детей, то этого, в смысле рекламы, почти довольно. Через час перекликаются голоса через деревню: "За две картошки пускают". "А за одну большую можно?" - с другого берега оврага, перерезывающего деревню, доносится. "Можно", - откликаются невидимые голоса с какой-нибудь ледяной горы..."
"...приехав - очень хлопотливо: ...добыть лампочку, керосину... школьный керосин в то время как раз весь ушел на "ликвидацию безграмотности", а достать его у частных лиц было трудненько. Счастье, что нам достаточно одной семилинейной лампочки - есть даже своя прелесть в таком скупом поневоле, таинственном освещении...
Время было беспощадное ко всему, что не самая первая необходимость..., а нас не только просто терпели, но благодарили за бодрое настроение, которое сообщалось спектаклем.
Окончив спектакль, ночевали на том самом месте, где стоял балаган (единственное, не затоптанное публикой), спали на шубах, покрывались нашими театральными драпировками, под голову клали матрасики из "Принцессы на горошине"...
Ехали мы пять недель по этим глухим... деревням..."
"В Тамбовской губернии положение наше с театром было иное.
Население тут ни о каких спектаклях не слыхивало, да и ездить тут пришлось летом, когда крестьяне черноземных этих мест превращаются, конечно, в совсем особые существа, ни о чем не помышляющие, как только о земле, земле и работе.
А тут еще голод и разгром после недавно схлынувшего (кажется) Мамонтова...
В одно из этих сел мы попали, когда там было настроение, очень неподходящее для спектакля - возбужденное и вместе угнетенное: всем миром только что избили (переломав ребра) человека, и он лежал, полуживой, в общественном амбаре, около которого как раз мы расположились играть, не зная ничего о случившемся.
Только после спектакля мы случайно услыхали об этом, а также и о том, что собравшиеся на представление хотели бить после и нас.
Но балаган наш живописен! От игры кукол веет чистотой! Не могло этого случиться! И правда, мы уехали благополучно, не получив только ровно ничего за представление..."
Великие композиторы празднеств
"Но если в этих местах не видывали, не слыхивали о театре, то о "зрелище" вообще эти люди знают больше нашего. Такие глухие места... суть местопребывания великих, прирожденных декораторов, великих композиторов празднеств, великих, изначальных драматургов. Каждая свадьба, похороны, да что - каждый обед, каждый простой поклон встречной бабы - произведение искусства. Во всем - врожденный ритм, декоративная осанка, пышная повадка, рассчитанный поколениями безошибочный эффект, глубина смысла. Деревенская ярмарка! Ходы!... Они прекрасны, как греческие процессии!
Там есть село Куймань, которое состоит из потомков половцев. Мужики там выше человеческого роста, а женщины - архаическая греческая скульптура. И они величавы и обряжены, как идол, как святыня. У них ассирийские пояса, египетские уборы, греческие живые складки юбок. У них медные голоса и дикие, дивные песни".
13 классиков
Иван Ефимов: "Заказали кукольную интермедию к пьесе Тирсо де Молина "Севильский обольститель" на тему "Мы классики", где Смирнов-Сокольский летит на Пегасе к Шекспиру, Пушкину, Толстому, Гоголю, Тирсо де Молина, которых воссоздать по композиции "Тайной вечери" Леонардо да Винчи. Говорят цитатами из своих произведений..."
"Как представитель искусства скульптуры, беру на себя смелость утверждать, что при условии настоящей высоты качества, кукольный театр заслуживает звания малой формы скульптуры...
Кто сказал, что скульптура обязана быть неподвижной?.."
Симонович-Ефимова, Н.Я. Записки художника. - М., 1982. - 423 с.
Ефимов, И.С. Об искусстве и художниках. - М., 1977. - 423 с.
P.S. А толчком к чтению послужил пост lobgott о детской книге Ивана Ефимова "Как машина зверей всполошила" и разговор вокруг нее: http://kid-book-museum.livejournal.com/1093344.html
Метки:
Ефимовы
https://donna-benta.livejournal.com/75308.html
Другие статьи в литературном дневнике:
