Из майских путешествий во времениСреди вещей, доставшихся в наследство – горы советской посуды, пять толстых фотоальбомов, личные вещи и несколько писем. Вот – дефицитный чехословацкий сервиз по цене 20 рублей. Советские вазы, которые дарили в знак особого расположения. Старинные фужеры для шампанского и хрустальные стопки для водки. Огромная книга о вкусной и здоровой пище 1956 года выпуска. В альбомах я тону и просматриваю их дозированно. Обе бабушки на послевоенных фото с кокетливыми взглядами. Скептик внутри меня знает, что в ту эпоху положено ходить в чёрно-белых одёжках с большими хозяйственными сумками и постными лицами. На полпути к построению коммунизма не шутят. И невозможно выглядеть кокетливо-стильно, если ты не Любовь Орлова, Анна Ахматова или молодая Фаина Раневская, ещё питавшая иллюзии о человечестве. А бабушки – выглядят. Невесты, а не строители светлого будущего. Девушки. Таким пишут стихи (что и делал дедушка по материнской линии) или посвящают спортивные победы, как дед по отцовской. Таким надо соответствовать. Я вздрагиваю: я же застал их в детстве и отрочестве уже иными. С едва угадываемыми проблесками былой красоты. Практичными и строгими ко мне. Детскость восприятия в моей семье к старости сохранили только мужчины. Чуть позже, нахватавшись визуальных впечатлений, я ныряю в созвучный жанр: письма. У деда моё восприятие в поэзии, но я – пессимистичней. Он прошёл войну, голод и необустроенность вплоть до начала 70-х, когда ему было уже за 50, но не утратил оптимизм. У другого дедушки – выверенный стиль письма. Никакой «воды», всё по делу и внятно. Не суть важно, это письмо супруге с очередного хоккейного сбора или обращение к охотникам и рыболовам Губернии. Его конёк – тост без бумажки, который при застольях ждут все собравшиеся. А в эпистолярном жанре он строг. Сохранившихся писем катастрофически мало. Но они служат мне маяком. Потому что – что остаётся от нас после ухода? Вещи? Сервизы? Да хоть даже, воспоминания близких? Нет, это всё не то. Остаются – «части речи», как это именовал Бродский. Только части. Вне контекста и цельности картины. И это – намного больше, чем содержимое любого музея вне слов. Иначе, человека почти не разглядеть. Это упраздняет вопросы «для чего я пишу» и «к кому обращаюсь». Равно как и от иллюзий о собственной «исключительности». Пиши, пока пишется. В тебя встроена хорошая флэшка. © Copyright: Константин Жибуртович, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
