Гл 30
Портреты детей
Глава будет не про чужих детей. Чужих, но написанных так, как будто они родные, умел и любил писать Николай Богданов – Бельский. У Нестерова такого рода картин практически нет. Но он писал своих, и особенно охотно именно теперь, после революции. Иногда пишут о Нестерове те, кто его не изучал, а прочел краткую биографию: до революции монашенок да святых писал. А после революции быстро перестроился – начал портреты знаменитых писать.
Еще подробно поговорим на эту тему: каких именно знаменитых. Нет у Нестерова ни одного портрета Ленина, Сталина, Кирова, Ворошилова – никого из вождистского паноптикума. Хотя Сталина ему даже предлагали писать. Отказаться, хоть под каким предлогом от такого предложения – нелегкая задача. Алексею Максимовичу Горькому ее было так и не под силу решить…
Конечно, самой любимой, потому что самой выстраданной, была Ольга ((1886-1973). Пусть читатели не думают, что коли жизнь была длинной, стало быть, неплохой. Сначала младенец- сирота в семье Кабановых, затем взяла на воспитание сестра покойной жены петербургская барыня Елена Ивановна Георгиевская. Обстановка в ее семье при близком знакомстве Михаилу Васильевичу не понравилась: он вырос в строгости, в православной вере, а их лишняя «светсткость», в дурном смысле слова, ему сильно пришлась не по душе, и он отвез дочь в Уфу к своим родителям и незамужней сестре, где она провела шесть лет, с 5 до 11. Но что могла дать провинциальная Уфа дочери знаменитого художника? Кроме того, он действительно сильно по ней скучал, это чувствуется по бесконечным письмам любимой Олюшке. Решил, что учиться она должна в лучшем заведении и жить в одном городе с ним – так выбрали Киев, Институт благородных девиц. О ее болезни, угрозе потери слуха, множестве операций и бесконечных заграничных курортах уже писала - страх потерять любимую Олюшку долго не отпускал. Вот она на фото, 12-летняя девочка, остриженная после операции, но веселая и довольная, стоит рядом с щеголеватым молодым папой – ему 36. Вот ее портрет - она в кресле, бледная, еще не совсем выздоровевшая – 1905. Ей 19 лет. Вот что писала сама Ольга об этом портрете: «написан он во врнмя мучительных головных болей и между двумя трепанациями черепа. Отец будто умышленно подчеркнул болезненную бледность, бесплотную худобу фигуры, прозрачность рук. Не была я такой даже перед операцией. Вы хорошо знаете, что в своих изображениях женщин отец всегда предпочитал моменты душевного одиночества, грусти и обреченности». На следующий год пишет самый знаменитый ее портрет – «Амазонка». В костюме для верховой езды, с хлыстом в руке дочь только что вернулась с конной прогулки. Именно этот момент очень понравился художнику, и он попросил Ольгу попозировать. Этюды писались в Уфе, а закончена большая картина размером 175 на 86,5 была в Киеве, и фигуру пришлось дописывать с Екатерины Петровны, супруги, благо она тоже была высокой и стройной. Картина в Русском музее. В Уфе в художественном музее в залах Нестерова еще одни портрет Ольги Михайловны, написанный в 1941, когда ему с помощью Екатерины Павловны Пешковой, а ей через Красный крест, и с помощью Павла Дмитриевича Корина, писавшего в то время портрет Алексея Николаевича Толстого, удалось добиться освобождения «жены врага народа В.Н.Шретера» - дочери Ольги, которая находилась в «АЛЖИРе» - Акмолинском лагере жен изменников родины. Ей всего 55 лет, но выглядит она намного старше. «Тяжелое» лицо в профиль, потухший взгляд. Писать ее в полный рост уже не было возможности – она бы столько не смогла простоять, вернулась калекой на костылях.
Вторая дочь Вера, в отличие от Ольги, называет Михаила Васильевича неизменно папой, а не отцом, хотя о ней в письмах мелькнуло лишь в 1920 в связи с ее замужеством тоже на Кавказе, где в то время жил и сам Нестеров с семьей. Ее он тоже писал, но, как она вспоминает, был постоянно недоволен и ею, и портретом, который писался так долго, что начавшись в цветение яблонь ранней весной, кончился чуть не осенними холодами. Пришлось заменять пейзаж и одежду, накидывать на плечи пальто коричневого цвета, что не добавило яркости, а для оживления сунуть в руки жалкий букетик полевых цветов. Это 1924год . Есть еще ее портрет четырьмя годами позже, 1928, 96 на107. Вера в белом бальном платье сидит на роскошном диване, вся порыв, вся полет - словно сейчас очередной кавалер, записанный в очередь в ее бальную книжечку, закружит ее следующем вальсе. Ничего этого в действительности не было - ни бала, ни вальса. Был чудом оставшийся старинный диван, позировала она не в Благородном собрании, а в их частной квартире. Но ощущение воздуха, полетности в нем есть, несмотря на опущенный взгляд молодой очень привлекательной женщины с изящным острым носиком, длинной шеей, которую удачно подчеркивает большое декольте. Вера везде отмечала, что папа их очень любил, что мама осталась его другом. Прожила почти 100 лет, именно ее дочери Титовы Мария Ивановна и Татьяна Ивановна приезжали в Уфу на полуторавековой юбилей своего деда в 2012. Теперь и внучек нет в живых. Наташа, младшая дочь, прожившая 101 год, наверняка тоже была любимицей. В письмах отец всегда отмечает ее живой ум, ее подвижность, ее энергию, и видит в ее сангвинистическом характере большое сходство с собой, а отличие от неповоротливого Алеши. Мишу, старшего сына, он упомянул только раз в связи с его ранней в 19 лет смертью от сыпного тифа в 1920. Его портретов нет. Наташа была тоже очень красивой, и на ее портреты даже постороннему человеку приятно смотреть. Начнем с самого первого – в 1908 Нестеров расписывал Марфо-Мариинскую обитель, в ее трапезной - уже описанный в предыдущих главах «Путь ко Христу». Маленькая 5 –летняя Наташа на руках матери – позировала Екатерина Петровна. В 1914 он пишет настоящий большой, 107 на 97, портрет 11-летней дочери, она сидит на скамейке, синее короткое платье, оставляющее голыми скрещенные ножки, в руках книга, которую она внимательно читает. На изящной скамейке со спинкой балясинами рядом с девочкой лежит собранный ею маленький букетик полевых цветов. Такой милый, трогательный портрет мог написать только любящий человек. Теперь он в Киеве, где и жила семья до переезда в Москву. Вот самый знаменитый – «Девушка у пруда». Тут Наташе 20лет. 1923. Скамейка - грубо сколоченные доски без спинки. Наташа опять в синем, но уже длинном платье, подхваченном белым платком и такой же белой шапочке. И вид одинокой девушки у заросшего пруда, и убогая скамейка, скорее лавка – все грустно, и девушка, красивая, изящная, юная, тоже грустна. Хотя именно о ней сказал Горький: мол, все нестеровские девушки уходят в монастырь, а эта, наша, советская, не уйдет. И он прав. Не ушла. Вышла замуж за ученого –пушкиниста Михаила Дмитриевича Беляева, создателя, наряду с П.Е. Щеголевым, музея Пушкина на Мойке, 12 и первого ученого хранителя, а затем заведующего Литературным музеем Пушкинского Дома АН СССР. Пушкинистов арестовали, но Наташа на себя грех не взяла – их развод был раньше ареста, в лагерь она ездила навещать бывшего мужа с Ириной Щеголевой, во втором браке Альтман. Вторым ее мужем стал художник, ученик Нестерова, сын философа Булгакова Федор.
В детстве он шутливо называл детей – дядя Наташа и тетя Алеша, почему так – легко догадаться.
Алешу он тоже писал. Прежде всего – это то мальчик в лапоточках, который с кузовком шагает впереди все1 толпы на главной картине художника. Писал он его и 12-летним мальчиком со склоненной над книгой головой, и потом - взрослым мужчиной. Он единственный остался у него из трех сыновей: старший, Миша умер маленьким, второй сын Юлии Урусман погиб в 1920, единственный, от Екатерины Петровны, болел туберкулезом, прожил всего 35лет , но слава богу, смерть его не застал Нестеров - он умер через 3 недели после отца. Вторая дочь Вера, в отличие от Ольги, называет Михаила Васильевича неизменно папой, а не отцом, хотя о ней в письмах мелькнуло лишь в 1920 в связи с ее замужеством тоже на Кавказе, где в то время жил и сам Нестеров с семьей. Ее он тоже писал, но, как она вспоминает, был постоянно недоволен и ею, и портретом, который писался так долго, что начавшись в цветение яблонь ранней весной, кончился чуть не с осенними холодами. Пришлось заменять пейзаж и одежду, накидывать на плечи пальто коричневого цвета, что не добавило яркости, а для оживления сунуть в руки жалкий букетик полевых цветов. Это 1924 год . Есть еще ее портрет четырьмя годами позже, 1928, размер 96 на 107. Вера в белом бальном платье сидит на роскошном диване, вся порыв, вся полет - словно сейчас очередной кавалер, записанный в очередь в ее бальную книжечку, закружит ее следующем вальсе. Ничего этого в действительности не было - ни бала, ни вальса. Был чудом оставшийся старинный диван, позировала она не в Благородном собрании, а в их частной квартире. Но ощущение воздуха, полетности в нем есть, несмотря на опущенный взгляд молодой очень привлекательной женщины с изящным острым носиком, длинной шеей, которую удачно подчеркивает большое декольте. Вера везде отмечала, что папа их очень любил, что мама осталась его другом. Прожила почти 100 лет, именно ее дочери Титовы Мария Ивановна и Татьяна Ивановна приезжали в Уфу на полуторавековой юбилей своего деда в 2012. Теперь и внучек нет в живых. Наташа, младшая дочь, прожившая 101 год, наверняка тоже была любимицей. В письмах отец всегда отмечает ее живой ум, ее подвижность, ее энергию, и видит в ее сангвинистическом характере большое сходство с собой, а отличие от неповоротливого Алеши. Наташа тоже была очень красивой, и на ее портреты даже постороннему человеку приятно смотреть. Начнем с самого первого – в 1908 Нестеров расписывал Марфо-Мариинскую обитель, в ее трапезной - уже описанный в предыдущих главах «Путь ко Христу». Маленькая 5 –летняя Наташа на руках матери, Екатерины Петровны. В 1914 он пишет настоящий большой, 107 на 97, портрет 11-летней дочери, она сидит на скамейке, синее короткое платье, оставляющее голыми скрещенные ножки, в руках книга, которую она внимательно читает. На изящной скамейке со спинкой балясинами рядом с девочкой лежит собранный ею маленький букетик желтых полевых цветов. Такой милый, трогательный портрет мог написать только любящий человек. Теперь он в Киеве, где и жила семья до переезда в Москву. Вот самый знаменитый – «Девушка у пруда». Тут Наташе 20лет. 1923. Скамейка, скорее лавка - грубо сколоченные доски без спинки. Наташа, красивая, изящная, юная опять в синем, но уже длинном платье, подхваченном белым платком и такой же белой шапочке. И вид одинокой девушки у заросшего пруда, и убогая скамейка – все грустно, и девушка тоже грустна. Хотя именно о ней сказал Горький: мол, все нестеровские девушки уходили в монастырь, а эта (подразумевается: наша, советская) - не уйдет. И он прав. Не ушла. Вышла замуж за ученого –пушкиниста Михаила Дмитриевича Беляева, создателя, наряду с П.Е. Щеголевым, музея Пушкина на Мойке, 12 и его первого ученого хранителя, а затем заведующего Литературным музеем Пушкинского Дома АН СССР. Пушкинистов арестовали, но Наташа на себя грех не взяла – их развод был раньше ареста, в лагерь она ездила навещать бывшего мужа с Ириной Щеголевой, во втором браке Альтман. Вторым ее мужем стал в 1945 художник, ученик Нестерова, сын философа Булгакова Федор Сергеевич.
В детстве он шутливо называл детей – дядя Наташа и тетя Алеша, почему – легко догадаться.
Мишу, старшего сына, он упомянул только раз в связи с его ранней в 19 лет смертью от сыпного тифа в 1920. Его портретов нет. Алешу он много раз писал. Прежде всего – это тот мальчик в лапоточках, который с кузовком шагает впереди всей толпы на главной картине художника – «Душа народа. На Руси». Писал он его и 12-летним мальчиком со склоненной над книгой головой, и потом - взрослым мужчиной. Он единственный остался у него из трех сыновей: старший сын от Юлии Урусман Михаил погиб в 1920, средний, Федор, умер новорожденным, Алексей, единственный от Екатерины Петровны, болел туберкулезом, прожил всего 35лет , но слава богу, его смерть Нестеров не застал - он умер через 3 недели после отца, 8 ноября 1942. У него на всех портретах, кроме детского, и смуглое, и сумрачное лицо. Этюд 1919, где Алеше 12 лет, являет нам мальчика в белой панамке. Да, постимпрессионизм. Да, напоминает Поля Сезанна по манере. Но нам-то не этих объяснений хотелось бы. То, что увалень, то, что непохож на быструю подвижную худенькую Наташу – это так. Впрочем, тут он еще мал для того, чтобы делать выводы о его характере по его лицу. Однако сам Нестеров считал его внешность яркой, необычной, и так и старался его изобразить: на портрете 1930, где ему всего 23 года, он выглядит взрослым мужчиной. Объясняют это тем, что он только что вернулся из трудной командировки. Вид и в самом деле у него усталый, даже болезненный. Портрет 1933 являет нам Алексея в испанском костюме. Сам Нестеров считал внешность своего сына очень интересной, своеобразной. Наверное, потому и одел его в испанский костюм. Его то ли землистое, то ли смуглое лицо и вправду производит впечатление. Только вот какое? Честно сказать, не самого приятного свойства. Сравните с портретами Ивана Глазунова в детстве и юности, примерно в этом же возрасте.
По поводу определений критиков и искусствоведов: вряд ли и скорее всего нет, не думал: дай-ка я напишу портрет в стиле постимпрессионизма. И сам термин - импрессионизм – придумали и ввели, как известно, не сами художники. Меняются приоритеты, меняется техника живописи – это не музыка, где все те же 7 нет. Академизм вырождается в маньеризм, барокко - в рококо. Европа в начале века открывала для себя Восток - Японию, и это наложило отпечаток на ее искусство. Когда Дебюсси ввел малую секунду - это добавило такой восхитительной пряности! Он же решился музыкой передать живопись: «Девушка с волосами цвета льна», «Сады под дождем»… Скрябин пошел далее: объединить все искусства и … дематериализоваться. Жаль, что в нынешнем музее Скрябина больше нет записи «Предварительного действа».
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
