Дневник как состояниеАлександр Генис: Бродский говорил, что в прозе важно не что, а что за чем идет. Дневник уникален тем, что он сразу зависит и не зависит от намерения автора. Контекст здесь создаёт время, и балом правит календарь. Этим дневник отчасти напоминает классические стихи, где за поэта работает еще и просодия. Всё, что не нашей работы, добавляет книге аромат искренности, оправданный вмешательством истории в биографию. Поэтому так интересно читать чужие дневники, но свои — ещё интереснее. У меня был знакомый нью-йоркский учитель, который страдал маниакальной потребностью вести дневник. Когда мы подружились, ему было под семьдесят, а дневников накопился целый шкаф. Дожив до старости, его хозяин потратил почти год, чтобы перечитать свою жизнь. — И как результат? — не стесняясь, влез я. — Ужасен! — закричал он. — Каждый день секс, вечеринки и танцы, коктейли и случайные знакомства. Не поняв, хвастается он или жалуется, я задал самый горячий вопрос: — Каким был самый счастливый день из всех прожитых? — Сегодняшний, — грустно ответил он, и я опять ему не поверил. Обычно в дневниках ищут то, что отражает перемены и притворяется судьбой. Но часто любопытно подсматривать и за всем остальным. Это как подглядывать в замочную скважину: что ни покажут, всё интересно. Среди разновидностей мемуарных свидетельств дневники занимают особое — интимное — место. Мемуары пишут для всех, письма — для их адресатов, дневники — для себя. Во всяком случае, так считается, хотя об обратном говорит тот факт, что они так часто доходят до читателей. Если в обычной литературе автор предстаёт в облагороженном или (бывает и такое) обезображенном виде, то в дневнике ему вроде бы не перед кем прикидываться. Ведь это — честный разговор с собой, что, конечно, не исключает самообмана. Мы знаем себя хуже, чем других, уже потому, что даже в зеркале отражаемся в чуть приукрашенном виде. И всё же дневник — самый доступный способ заменить книгу писателем. И в этом главный соблазн дневника. Нас волнует вся личность автора, а не та её творческая часть, что заперта в собрании сочинений. В этом жадном интересе есть что-то нечистое, ревнивое, обидное и завистливое, но деться некуда: писатель тоже человек, как мы, что бы ни говорил Пушкин («Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы…»). Фёдор Сологуб, боясь, что его личность заменит его же литературу — или вмешается в неё, говорил, что «лучше всего умереть без биографии». И дальше: «Я затем и хочу прожить 120 лет, чтобы пережить всех современников, которые могли бы написать обо мне воспоминания». Не помогло.
Минута славы настигла меня неожиданно, когда я встретил экс-коллегу по работе (не на радио, там почти все что-то пишут), а такого логиста из среднего класса. Рецензия была краткой: «это всё ты написал? Ничё себе!». И крепко пожал руку. Уточнив, что такое «всё», я тайно надеялся на ответ «Дети Декабря», потому что ничего лучше в своей жизни я не делал, работая над романом почти два года (23 месяца). Сужу я об этом «ничего лучше» просто: там был фрагмент в одной из глав, который заставил знакомую-филолога расплакаться – при том, что она видела десятки тысяч текстов. Логист среднего класса ответил – «я читал твои дневники на Прозе. Там всё серьёзно и круто, особенно про хоккей». Я выдохнул с облегчением. Ложная тревога. Наши однажды выиграют, и я напишу об этом. А пока можно сделать ставку у букмекеров. :) © Copyright: Константин Жибуртович, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
