Прощание с иллюзиямиАндрей Кураев покинул Россию достаточно буднично – короткий пост в соцсетях, интервью на чемоданах (опубликованное сегодня) и никакой пророческой патетики о личной правоте и незавидной участи оставшихся. Лишь подведение личных итогов тридцатилетней миссионерской деятельности. Он всегда виделся мне образованным юношей из благополучной семьи – Чехия и Румыния как часть биографии с детства, а не дефицитные загранпоездки, доступ к самиздату и «вражеским голосам», возможность самообразования вне шор идеологии. Роман с церковью даже в неофитском возрасте казался маловероятным: Кураев так и остался по своему призванию преподавателем, достойным лучших ВУЗов и подлинным интеллектуалом на фоне тех, чья жизнь предлагала единственную карьерную лестницу – семинария, послушания, прилежная учёба, чтобы со временем вытянуть лотерейный билет с должностью епископа – слово, которое в нарушение норм русского языка уже стали писать с заглавной буквы. Но отец Андрей (простите, что по привычке именую его так), как умный и книжный мальчик в том романтичном возрасте, когда процентов 70 мыслей занимает противоположный пол, а остальные 30 – футбол/хоккей, увлёкся совсем иным – Писание, Новый Завет, Византия, история церкви. Он пришёл в РПЦ ещё при внешне безликом патриархе Пимене, чья любимая мудрость звучала так – «Где голосок, там и бесок». Прошёл естественный период очарования обрядами, житиями и мифологией. И уже к концу 80-х имел все основания произнести: сейчас, когда Горбачёв вернул РПЦ в правовое поле и дал право голоса всем, многие люди из церкви опозорятся. Пик его миссионерства – безусловно, 90-е и начало нулевых. Отец Андрей всегда воспринимался мной, как ценностно чуждый человек – никогда, в здравом уме и твёрдой памяти, я не поддержу имперствующее мессианство, доктрину превосходства одной конфессии над другой или реконструкцию Византии. Я всё время заочно спрашивал его, надеясь, что однажды он услышит вопрос: отец Андрей, вы же прекрасно понимаете, что полнота вашего искреннего миссионерства возможна только при худо-бедно, но существующей демократии и свободе слова. Неужто вас манит роль элитного придворного советника или главного официозного богослова? Ответ дало время: нет, это не те ценности для Кураева, ради которых возможно заложить душу на алтарь власти. Он прекрасно понимал ещё при живом патриархе Алексии, как себя вести, чтобы оказаться на месте нынешнего Легойды, но эта внутренняя брань отца Андрея, полагаю, завершилась достаточно твёрдым отрицательным ответом. Скажу больше: он благодатно остался светским человеком, а не тем «посвящённым», кто отыщет аргументацию для обоснования любых деяний своего избранного ордена; ум и образование отца Андрея позволили бы это сделать. А где-то с 2012 года окончательно осознал, что прежнее миссионерство объективно невозможно. К слову, уже тогда я периодически слышал голоса о том, что пусть немцы делают мерседесы, южане – вино, американцы – шоу, а нас Господь благословил присматривать за духовностью после отступничества иудеев и греков. Церковные люди и прихожане из числа знакомых убеждали меня в том, что «нет смысла обращать внимание на пусть громкие, но маргинальные голоса». Сегодня это стало церковным мейнстримом, и отец Андрей не пожелал иметь ничего общего – ни с «Третьим Римом», ни с нынешним патриархом, при всех хороших отношениях с Кириллом Гундяевым достаточно длительное время, с начала 90-х до 2012 года.* Безусловно, это вызывает уважение. В нынешней РПЦ не место интеллектуалам или даже своим юродивым с правом произносить неприятные комфортному сознанию вещи. Как человек, чья сознательная жизнь связана с православием, Кураев не сжигал мосты до последнего, хотя надеяться можно было разве что на чудо. Для меня его история, прежде всего, то самое живое свидетельство: с церковью, со времён имп. Константина, лучше всего соприкасаться только при взаимной необходимости, держась от неё на дистанции, достаточной для отсутствия как идеализации, так и воинствующего нигилизма. Впрочем, пережив несколько эпох, как и всё поколение, что рождено в 60-70-е, отец Андрей не уставал произносить, что в самом лучшем приходе или общине снимать голову и обольщаться не нужно. А пространство для личного делания и молитвы остаётся всегда.
— Говорят, в основе вашего конфликта с патриархом лежит взаимная личная неприязнь. Это так? — За патриарха говорить не могу. История же моего отношения к нему долгая и изменчивая. Изначально, в 1980-е годы я слышал о нем много доброго. Есть, мол, такой ректор в Ленинградской академии — молодой и талантливый. И когда мои ленинградские церковные знакомые отрицательно отзывались о его манере управления и его властолюбии, я это игнорировал. Издалека он мне нравился, тем более что пошел слух, будто его сослали в Смоленск и сняли с ректорства за то, что он якобы выступил против вторжения в Афганистан. Сегодня это полуофициальный миф московской патриархии. В 1990-м мы почти одновременно оказались в Москве — я вернулся из Румынии, а Кирилл — назначением на пост главы отдела внешних церковных сношений. И мы сразу стали конкурентами за доступ к уху патриарха. До моего появления в патриархии все речи и статьи патриарха готовились в ведомстве внешнецерковных связей. Кирилл хотел и дальше иметь эту монополию. Но патриарх Алексий много теперь поручал мне, а я не считал нужным согласовывать эти патриаршие тексты с Кириллом. В этом смысле у нас действительно были сложные отношения. Но осенью 1993 года, когда зрел очередной путч и когда возникла идея переговоров, я позвонил домой митрополиту Кириллу: «Владыка, я прошу у вас прощения за всё прошлое — давайте забудем, сейчас есть более важные вещи. Хотя формально я уже не работаю в патриархии, но связи и в Белом доме (парламенте), и в правительстве у меня остались. Я с радостью передам их вам». Тогда по телефону мы обнялись, простились и далее спокойно вместе работали в различных комиссиях, в частности по выработке социальной концепции Русской церкви. В девяностые Кирилл всегда помогал мне оформлять визы и проездные билеты. В ОВЦС были сотрудники, чья работа состояла именно в том, чтобы закупать билеты. Так что в те времена железнодорожные и авиабилеты проще было купить через ОВЦС, чем в немногочисленных кассах еще безинтернетного города. В 2008 году, когда скончался патриарх Алексий II, я написал статью «Патриарх Кирилл — пора привыкать». Через несколько дней Кирилл пригласил меня для беседы, поблагодарил за статью: — Спасибо, отец Андрей, за то, что вы защищаете меня. — И в мыслях такого не было, владыка. — Как так? — Владыка, когда я защищаю вас, я защищаю себя. Потому что понимаю, что, если патриархом станет ваш оппонент, мои планы миссионерской работы не реализуются. Кирилл секунду помолчал и сказал: «Да, это самая правильная позиция». Так что тогда у нас были добрые отношения. Тем более что я ничего у него не просил и ничего от него не ожидал для себя.
© Copyright: Константин Жибуртович, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
