О бессмысленной критикеВ истории Быков (Министерством юстиции Российской Федерации внесён в реестр СМИ – иноагентов) vs Бродский мне видится два главных контекста. Первый – личностный. Он мне не слишком-то интересен, но сказав «а» нужно договаривать. Понимаете, какая штука… Ты мальчик не просто из хорошей московской семьи, но и со связями. При этом, талантлив. Лет с 15-ти вхож, знаком, отметился, замелькал, опубликовался. Лучшей стартовой позиции, помноженной на талант и мирную эпоху попросту не существует. Но литераторы всегда чувствуют такую вещь, что… Да, издаёшься, востребован, имеешь армию поклонниц, еженедельно присутствуешь в масс-медиа, в тренде и чуток на инфоповоды, в том числе политические. Жизнь сложилась наилучшим образом с минимумом мытарств. Но то место в Истории, что Бродский или Оден и Элиот на Западе ты не займёшь. В лучшем случае, где-то между Евтушенко, Вознесенским или Рождественским – с поправкой на свою эпоху. И Нобелевка, если она случится, сути не изменит. Потому что место в Истории не даётся только благополучной средой, интенсивностью творчества и даже талантом. Здесь в принципе нет линейных законов. Что Быков прекрасно понимает, как человек чуткий и восприимчивый. Отсюда и ревность к Бродскому. Равняя себя на лучших (тот же Рождественский для Быкова мелковат), придирчиво всматриваешься: чем это он выше меня? И эрудированный ум с мегабайтами знаний о литературе мигом обосновывает: да ничем особенным не лучше. Попал в струю Перестройки, а до неё – в сонм неправедно осуждённых. Я научился относиться к этой ревности с пониманием. Поскольку вообще считаю, что мало-мальски значимым поэтам умнее всего вежливо здороваться на расстоянии, не питая иллюзий о дружбе и сотворчестве – человек слаб. И второй контекст, самый насущный в моём восприятии. Бродскому, действительно, можно предъявить многое – и в личной жизни, и в отношениях с литераторами («меня обвиняли во всём, окромя погоды»). Но когда я рассматриваю вопрос в плоскости чистой поэзии, абстрагируясь от личностей и биографий авторов… Тот же Быков – великолепный лирик и юморист. Цветаева и Ахматова – вершины чувственной поэтики. Слуцкий, Кушнер, Левитанский, Кузнецов – безусловные мастера слова. Никому из тех, кто хотя бы относительно знаком с внутренней бранью литераторства и пишет сам, не придёт в голову сказать, что эти люди – «плохие поэты» или не поэты вовсе. И для поэта крупного дара естественно всё, в том числе обнажаться в лирике («стихи и женщины должны быть бесстыдными», это Ахматова). И ревновать, и флиртовать, и мечтать о невозможном, и рефлексировать – это всё норма для поэзии и поэта, в определённом состоянии. Таких стихов – миллионы. Достойных – тысячи, на всех языках мира. Ставших нестираемой во все эпохи классикой – сотни. Я знакомился с ними лет с 12-ти, наверное. Но когда сошёл юношеский восторг и завершился остро-романтичный возраст, в сердце осталось немногое. Но уже навсегда – во всяком случае, пока ты способен чувствовать и мыслить. Процентов 80 таких стихов принадлежат Бродскому. «Одиночество». «Натюрморт». Рождественский цикл. «Торс». «Новый Жюль Верн». «Мексиканский романсеро». «Письма римскому другу» (самые известные в моём списке). И ещё десяток. Мне очень трудно подобрать слова, заведомо проигрышные, для отображения чувств. В этих стихотворениях трёхмерное земное измерение синтезируется с тем, что люди именуют по-разному: метафизическим, потусторонним, божественным, но безусловно существующим. Это ощущение сопричастности к пока недоступным таинствам. Оптимизм-то у Бродского только в этом – да, я неудачник по меркам обывателей, некрасив, сердечник с юности, чуть позже – эмигрант и такой нелепый интеллектуал в старомодных очках и с одышкой. Ничего вдохновляющего. Кроме поэзии. И ощущения, что здесь ничего не заканчивается. И поэзии оказывается вполне достаточно. В случае именно с Бродским. Ни о ком ином из всей плеяды поэтов ХХ века я подобное не произнесу. Это не значит, что «поэзия выше нравственности», как изрёк ещё Александр Сергеевич. Это значит, что, как сказал митрополит Антоний Сурожский, «я плохой человек, но то, что я говорю о Боге – правда». Вот эта правда, в поэзии ХХ века, для меня навсегда останется за Бродским. И подготовленный артобстрел Дмитрия Львовича Быкова на суть вещей никак не повлияет.
Подлинная логоцентричность не связана с самопозиционированием «старшего брата», «духовного лица» или «пасущего малых сих». Это свойства души и духа, невозможность для личного микрокосма обойтись без и промолчать. Логоцентричность Бродского – совсем не та, что у Державина и Хомякова, к примеру, чьи интонации мне чужды. Нет, это ощущение «бездомного в бездомном», как пишет он сам в Рождественском цикле стихов. Или: Мать говорит Христу: Как ступлю на порог, Он говорит в ответ: © Copyright: Константин Жибуртович, 2024.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
