Примерно раз в месяц Генка обязательно ездил навещать своего деда. Дед жил далеко – сначала надо было ехать автобусом, потом на метро и ещё четыре остановки на трамвае.
Домой Генка всегда возвращался с каким-нибудь подарком. То компас с фосфорными стрелками привезёт, то складной ножик, в котором разве что мясорубки не хватает, а то и старинную монету с изображением какого-нибудь бородатого правителя.
Нет, только не подумайте, что Генка навещал деда из-за подарков. Но такой уж человек был его дедушка, что не мог отпустить внука, не подарив ему что-нибудь.
Подарки эти он редко покупал в магазинах, а чаще находил их тут же, у себя в квартире. «Глянь-ка, Гена, – говорил обычно дед. – Разбирал вчера антресоли, смотрю – барометр. Помнится, в Риге покупал в сороковом году. Да так и не пользовался. Возьми».
Генка говорил, что если дед найдёт у себя на антресолях колёсный пароход или зенитное орудие, то он не удивится.
В тот раз Генка принёс от деда фотоаппарат. Настоящий фотоаппарат в кожаном футляре под названием «Зоркий С».
– Да он, наверное, не работает, – говорил я, с завистью осматривая аппарат.
– Как это – не работает, – отвечал Генка. – Дед говорит, он им почти не пользовался. Всё в порядке. Я уже и плёночку зарядил.
– А ты снимать-то умеешь? – спросил я.
— Запросто. Мне дед всё объяснил. Так что садись вот сюда на диван, а я тебя сфотографирую. Будет называться «Портрет моего друга». Если всё нормально получится, пошлю в пионерский журнал. Я читал, там сейчас конкурс на лучшую фотографию.
– Погоди, – сказал я. – Тогда уж причесаться надо.
Я тщательно пригладил свои вихры и на всякий случай вымыл лицо и руки. Потом сел на диван, куда мне указал Генка.
– Начнём, – сказал Генка и нацелил в меня объектив.
И тут – сам не знаю почему – шея у меня как будто одеревенела, а лицо и руки стали чужими.
– Ты чего это? – спросил Генка и отвёл аппарат.
– А чего?
– Да вид у тебя такой, будто с тебя скальп снимать собираются. Ты сиди спокойно и улыбайся.
Я улыбнулся.
– Ты что, укусить меня хочешь? – сказал Генка, снова отведя аппарат. – Я ж улыбнуться прошу, а он скалится.
– Как умею, так и улыбаюсь, – сказал я. – И вообще, чего это я улыбаться буду, если мне не смешно.
– А ты вспомни что-нибудь смешное и улыбайся. Только не слишком рот-то разевай, а потихонечку так, загадочно.
Я стал вспоминать что-нибудь смешное, но припомнил только, что сегодня вечером надо давать дневник маме на подпись.
– Слушай, – сказал я, – а зачем обязательно улыбаться. Ты сделай грустную фотографию. И назови «Портрет моего грустного друга».
– Можно, конечно, – сказал Генка. – Но с улыбкой интереснее. Знаешь, картина есть такая знаменитая. «Джоконда» называется. Там одна старинная итальянская девушка сидит у окна и так потихонечку улыбается. Будто про себя. Так вот учёные до сих пор всё гадают, чему это она улыбается. А если б она просто смеялась или хохотала, так, может, картина бы эта и знаменитой не стала. Мало ли чего она хохочет. Может, ей щекотно.
Я сосредоточился, собрался с силами и попробовал загадочно улыбнуться.
– Ну вот, – сказал Генка. – Теперь он плакать собрался. Горе у тебя, что ли, какое? Или зубы болят.
– Ничего у меня не болит, – начал я злиться. – И вообще, мне надоело. Снимай какой есть.
– Хорошо, – сказал Генка. – Только ты глаза хотя бы не таращь. А то подумают, что у тебя базедова болезнь.
Наконец Генка щёлкнул затвором. Потом щёлкнул ещё несколько раз и сказал:
– Во! Я, кажется, придумал. Тебя надо снять с какой-нибудь умной книгой. Так будет эффектнее.
Генка подошёл к книжному шкафу и достал оттуда толстенную книгу.
– То, что надо, – сказал он. – «Идиот». Серьёзная вещь.
– Нет, – сказал я. – С «Идиотом» не буду.
– Почему?
– Не буду, и всё тут, – упрямо повторил я.
– Ну возьми тогда «Живой труп», – сказал Генка. – Лев Толстой написал. Или тебе «Курочку рябу» найти? Должен же ты, в конце концов, показать свой культурный уровень.
Я решил, что Генка прав, и, чтобы показать свой культурный уровень, взял двадцать четвёртый том Большой Советской Энциклопедии, начинающийся со слова «собаки» и кончающийся словом «струна». К тому же эта книга была самая большая и толстая.
И Генка меня заснял.
Потом он сфотографировал меня с кошкой, с электродрелью, с арбузом, за пианино, на балконе и у газовой плиты.
Потом я фотографировал Генку с телефонной трубкой, в мотоциклетном шлеме, у книжной полки, под столом и даже за швейной машинкой.
А когда Генка предложил мне встать на голову по системе хатха-йога, я сказал:
– Хватит. Ерунда всё это. Так мы никогда приличных кадров не сделаем. Я читал в фотожурнале, что все знаменитые фотографии делают скрытой камерой.
– Как это? – спросил Генка.
– Ну, надо замаскироваться и фотографировать, когда тебя не видят. Тогда вот самые интересные кадры и получаются.
– А что, – сказал Генка. – Неплохая идея. Надо, конечно, попробовать.
Мы вышли на улицу и спрятались за квасной бочкой. Но ничего интересного, как назло, не происходило.
Торопливо неслись по улице потоки серьёзных людей, на перекрёстке нервно газовали машины, переполненные автобусы, с трудом закрыв двери, тяжело отъезжали от остановок.
Всё как обычно. Правда, Генка щёлкнул пару кадров: собаку, которая несла в зубах сумку хозяина, и автобус, из двери которого торчал портфель и чья-то нога.
Мы уже хотели уходить, как вдруг на балконе одного из домов я заметил толстого лысого мужчину в трусах и в майке. На голове у него было что-то вроде чалмы. Мужчина держал в руках большие пудовые гири и делал с ними приседания.
– Гляди, Генка, какой кадр отличный! Ну-ка, быстренько щёлкни его, пока не ушёл.
Генка поспешно вскинул аппарат и нажал кнопку. Потом он сфотографировал пожарную машину, лоток с мороженым, разгрузку арбузов, очередь за квасом и, наконец, меня рядом с красивой серебристой машиной японской фирмы «Тоёта».
Когда мы шли домой, я спросил:
– Слушай, ну нащёлкали мы всякой ерунды – и что дальше? Карточки ты ж всё равно не умеешь делать. Да и увеличителя у тебя нет.
– Без паники, – сказал Генка. – Я уже договорился со Славиком, соседом. Послезавтра он будет проявлять свои плёнки, так он обещал и мне сделать.
Через два дня мы пришли к Генкиному соседу за фотокарточками.
– А, фотографы, здорово. Заходите, – сказал Славик, пропуская нас в квартиру. – Только сразу вам скажу: ни чёрта у вас не вышло. Зря я возился. То ли вы плёнку плохо заряжали и засветили, то ли аппарат у вас заедает. Не знаю. Один кадр, правда, почему-то вышел. Дерево какое-то на крыше.
– Дерево? – удивился Генка. – Какое дерево? Мы никаких деревьев не снимали.
– Вот уж не знаю, – сказал Славик и протянул Генке фотокарточку.
Мы пошли ко мне и там внимательно рассмотрели снимок. Действительно, на крыше какого-то дома у самого края карниза росло маленькое деревцо, или, скорей, кустик. Рядом с ним сидел голубь, а второй взлетал в небо.
– Что за мистика, – сказал Генка. – Может, Славка пошутить решил?
И тут до меня дошло.
– Генка! Помнишь, ты толстяка с гирями на балконе снимал? Он ещё в чалме был?
– Ну?!
– Так это же тот самый дом. Я его узнал. Ты, наверное, когда толстяка снимал, то в спешке выше взял.
– Может быть, – сказал Генка. – Но откуда дерево?
– Значит, оно там растёт. Да чего гадать. Бежим сейчас и всё проверим.
Через минуту мы были рядом с квасной бочкой, у которой стояли два дня назад.
Теперь никаких сомнений не оставалось: дом был тот же самый, что и на фотографии. Только никакого дерева на крыше не росло.
– Чудеса, – сказал я. – Куда же девалось дерево? Ведь дом тот же самый! Гляди, видишь, под карнизом кусок штукатурки отбит. Точно так, как на нашей фотографии.
– Знаешь что, – сказал Генка, – пойдём и выясним всё у кого-нибудь. Не может быть, чтобы мы сошли с ума одновременно.
Мы вошли во двор загадочного дома и сразу увидели дворничиху, выносившую из парадной вёдра.
– Здравствуйте, – вежливо сказал Генка.
– Здрасте, – неохотно отозвалась дворничиха и подозрительно на нас посмотрела.
– Скажите, пожалуйста: вы в этом доме работаете?
– Ну, в этом. А вам чего надо-то?
– Мы насчёт дерева. У вас на крыше дерево росло, а теперь вдруг исчезло.
– Ах, вот вы о чём. – Дворничиха поставила вёдра на землю и улыбнулась. – Это верно, рос там кустик. Я, бывало, всё удивлялась: это ж надо, думаю, как природа жизнь любит. Чуть-чуть где землицы соберётся, так сразу живое и родится. Подумать только, на крыше этакой кирпичной махины деревцо выросло. Чудо просто. Ведь никто его там не сажал.
– А где же оно сейчас? – спросил я.
– Так ведь на следующей неделе кровлю-то на крыше менять будут. Поди, лет двадцать не меняли, прохудилась вся. Ну, рабочие вчерась его и вырвали.
– Посмотрите, – сказал Генка и показал дворничихе фотографию. – Узнаёте?
– Ой, ну конечно! Да как хорошо вышло-то.
– Возьмите, – сказал Генка. – На память.
Мы снова вышли на шумную улицу, ещё раз посмотрели на крышу, где росло дерево, и я сказал:
– Слушай, а ведь редкий кадр получился. И красивый. Вот что значит «скрытой камерой». Ты попроси Славку, чтобы он ещё несколько карточек напечатал.
– Попрошу, конечно, – сказал Генка. – Жаль только, что мы с тобой не видели, как это дерево на крыше росло. Представляешь, сами снимали, а видеть не видели.
После этого мы с Генкой частенько ходили с фотоаппаратом по городу и искали интересные кадры. Поглядывали мы и на крыши домов. Но деревьев, растущих на карнизах, больше нигде не встречали. Всё-таки деревья, наверное, любят расти на земле.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
