О чём говорить политику с полициейСейчас позвонила тёща (она, с некоторых пор, завзятая оппозиционерка и слушает «Эхо Москвы») и спросила, что я думаю о процессе над Навальным, где он, ранее делавший заявления, будто бы никак не связан с Кировлесом, будто бы уличён предъявленными аудиозаписями, где всё-таки обсуждает дела Кировлеса, и правильно ли он сказал прессе, что, мол, вот и хорошо, что они выложили свои «доказательства», которые доказывают, что в его словах нет ничего криминального? Но не сделал ли он себе хуже, всё-таки допустив противоречие между прежними своими заявлениями и показаниями – и этими записями разговоров? Будь кто иной – я бы просто послал нахер, с такими вопросами. Но с Женькиными родаками – у меня очень хорошие отношения (не стандартно-анекдотные), и я даже чувствую некоторую персональную ответственность за то, что подвинул их из аполитичности в оппозиционность. Не то, что я их как-то агитировал против Путина (к которому на самом деле отношусь не так уж плохо), но я никогда не старался скрывать перед ними своё в целом презрительное отношение к его выкормышам и подхалимам, собирательно именуемым «кремлядь», и Женькины родаки проникались убеждённостью, что если к этой публике так презрительно относятся даже бандиты с левой коркой ФСБ, вроде меня, то режим действительно какой-то гниловатый. Что я мог сказать по этому поводу? Что для меня важнее – интеллектуальное поведение политика. И вот Навальный – он юрист. Пусть кто-то сомневается в правомерности получения им адвокатского статуса, но юридическое образование – сомнений, вроде, не вызывает. И при этом - он какое-то время учился в Штатах. В цитадели «лоерства». И что, его никто никогда не инструктировал, что, если на тебя стряпают какое-то дело, то НЕЛЬЗЯ давать никаких показаний до суда, покуда обвинение не выложит на стол свои козыри? Нельзя и делать никаких заявлений сколько-нибудь конкретного содержания, помимо самого общего: «Я не участвовал ни в какой приписываемой мне криминальной деятельности, я честный гражданин, и если кто-то в этом сомневается – пусть докажет иное». И даже в заседании суда – не нужно отвечать на вопросы, если имеешь резоны полагать, что ответ может быть использован против тебя. А если уж отвечаешь – то поменьше конкретики, поменьше категоричности в частных и проверяемых утверждениях. Это альфа и омега отношений обвиняемого (или подозреваемого) с органами следствия. Это Пятая Поправка в американской юрисдикции или ст. 51 Конституции РФ. И в чём реально заключается профессионализм детективов – в том, чтобы «разболтать» подозреваемого, покуда он не вспомнил о своём праве не говорить ничего. В том, чтобы убедить его, что на самом деле ты ему не враг, и ты сам хочешь разрешить по-быстрому это недоразумение. Но для этого тебе нужна какая-то информация, чтобы ты точно убедился, что твой очаровательный собеседник совершенно непричастен. И что он, конечно, имеет право хранить молчание, никто не оспаривает такого его права, но сам по себе факт молчания может быть использован против него, ведь зачем бы заведомо невиновному человеку молчать, отказываться от сотрудничества со следствием с целью разъяснить недоразумение… всякое такое. В условиях цивилизованного допроса, правильной тактикой во всех случаях будет отвечать на все подобные подкаты одной фразой: «А не пошёл бы ты нахуй?» Подозреваешь меня? Подозревай, сколько душе угодно! Ищи факты, ищи улики, ищи свидетельства против меня! Но сам я – тебе их давать не буду. Я не собираюсь вырабатывать с собой стратегию того, как ты будешь упекать меня на нары. Сам, дружок, морочься! Правда, с учётом местной специфики, своим родным и близким мы советуем диаметрально противоположное. Если вас замели в ментовку и шьют дело, и при этом как-то намекают, что могут выйти за рамки законности, ваша единственная и главная забота – раздобыть себе возможность позвонить, кому надо. Адвокату, типа. Если вас с самого начала лишают такой возможности – они уже действуют незаконно, и можно ожидать от них ещё какого-то беспредела, вплоть до самого крайнего. Поэтому – давайте любые показания, каких от вас требуют, подписывайте всё, что подсовывают, но главное – чтобы в конечном счёте вы получили возможность связаться с нами. А после этого, что бы там ни думалось этим ментам, все подписанные вами бумаги отправятся в унитаз. И туда же отправятся карьеры этих придурков. Им будет плохо. Так плохо, что они вообще пожалеют о том дне, когда надели погоны. Но пока вы один против них – не стоит им угрожать, не стоит им противоречить. Соглашайтесь, подписывайте, «исповедуйтесь». Но это – наша специфика. Где, действительно, любые процессуальные документы, добытые незаконным путём, будут изъяты и забыты, когда в эту ментовку вломятся черномордые гоблины с криками «Спецназ ФСБ, всем лежать, пожалуйста!» (мы всегда говорим «пожалуйста»). Да и то – крайний вариант, к которому почти никогда не приходится прибегать. Обычно – прибывает «родственник» или «адвокат», обсуждает с ментом, снимавшим показания, как бы порешать это дело, договариваются о сумме, после чего с милой улыбкой предъявляешь удостоверение офицера ФСБ, уведомляешь его, мол, «улыбнитесь, вас снимает скрытая камера», - и этот мент уже сам всё отдаст, только бы забыть о «раскрученном» им деле, как о кошмарном сне. Но это касается низовых ОМВД, где действительно дикие люди порой обитают, и могут допустить незаконную грубость, когда приняли каких-то пацанчиков то ли с травой, то ли вообще случайно, но раскручивают на причастность к чему-то. Понятное дело, в ГСУ ГУВД Москвы или в СУ СК, где всё в видеокамерах, всё просматривается, - никто не будет жестить и пытать подозреваемого прямо в кабинете (нигде не будет). «Я не мог совершить убийство в Талдоме 23 марта сего года, поскольку вообще никогда не был в Талдоме!» И я, конечно, несколько утрирую, но это – стандартные прокурорские приёмчики. Во всех странах. И именно для противодействия им – и была придумана норма о том, что ты можешь вообще ничего не говорить (или выбирать, на какие вопросы отвечать, а на какие нет). Чтобы обвинение – не имело возможности злоупотреблять ранее данными тобой показаниями, не ловить на мнимых противоречиях. Поэтому хорошая тактика для подозреваемого/обвиняемого/подсудимого, - всегда требовать, чтобы вопросы ему задавались (на суде) исключительно конкретные. Если они расплывчатой формулировки, «объясните нам… перескажите, что…» - посылать нахер. «Что конкретно вас интересует?» А на предварительном следствии – да вообще ничего не говорить. Им надо – пусть они и роют. И не надо снабжать их хоть какой-то дополнительной информацией. Они – не твои друзья. Они могут делать такой вид, и могут быть весьма искусны в этом (наши агенты – вот очень искусны), но на самом деле их задача – ущучить тебя, уличить, собрать информацию против тебя. И, повторю, это великое искусство для детектива, разболтать подозреваемого прежде, чем он тряхнёт головой и скажет: «А не пошёл бы ты нахер, мусор сраный! С какого хера я тебе вообще буду давать какие-то показания, которые будут потом использованы против меня?» Ну и против обычных людей – работает давление на какие-то болевые точки гражданской сознательности («Ну мы же все хотим узнать правду, и вы должны нам помочь!»), на совесть («Вот я к вам со всей душой, я ничего против вас не имею, а вы на меня как на врага смотрите!»), на ощущение неизбежности («Да нам и так известно, что вы причастны, нам ничего доказывать даже не надо, но мы, по-доброму, предоставляем вам последний шанс облегчить свою участь явкой с повинной!») Но против адвоката, лойера, - это не должно работать в принципе. Особенно, если он знает, что дело против него возбуждено по указанию свыше, оно заказное, и значит, те, кто его ведут – они не могут быть его друзьями, желающими установить истину, по определению. И значит – нельзя вообще никаких им показаний давать, нельзя вообще рот раскрывать без крайней нужды. А когда уж раскрываешь – ограничиваться крайне общими заявлениями вроде «Я не преступник, это они преступники, жулики и воры, и, наверное, хотят от меня избавиться, поскольку я мешаю им жуликовать и воровать». При этом, следует избегать и слишком категорических утверждений вроде «Я никогда не участвовал ни в какой криминальной активности». Ну а вдруг раскопают факт, как ты с соседскими пацанами в десять лет яблоки тырил с совхозных садов? И вот если ты сказал «Я никогда в своей жизни не участвовал ни в какой криминальной активности», - получается, соврал. Но если сказал «Я не преступник» - что ж, доказывайте, что я преступник здесь и сейчас, потому, что в десять лет тырил яблоки. Но лучше сказать: «Моя совесть чиста, но я не хочу делать никаких конкретных заявлений, которые могут быть перевраны и поняты превратно. Я не хочу облегчать работу тем жуликам и ворам, которые на меня ополчились. Мне вообще претит в чём-то объясняться, оправдываться и отчитываться перед ними. Если им есть, что мне предъявить, - то вот пусть и предъявляют. Законным образом. А мы, обезьянки, посмеёмся». Так на Западе все политики говорят, когда им задают «неудобные» вопросы. И уж если наши оппозиционеры ориентируются на западную правовую культуру (что в целом хорошо) – ну так надо действительно пользоваться её достижениями. Включая право на молчание (брезгливо-высокомерное молчание). Ради справедливости, наши чиновники – как-то оперативнее усвоили это право. «Я тебе ничего не собираюсь объяснять. Go fuck yourself!» И это – разумный подход. Никаких комментариев, покуда обвинение не выражено в максимально конкретном виде. Да и в этом случае – никаких пространных ответов, где бы имелась возможность наговорить лишнего, что бы давало зацепки для обвинений в неискренности. Но вот как наши оппозиционеры не усвоят до сих пор этой простой формулы, даже когда имеют юридическое образование, – наводит на подозрения в некоторой интеллектуальной несостоятельности либо эмоциональной несдержанности. Впрочем, когда я был на митинге на Сахарова в декабре 2011 (а я там был, сопровождая Женьку и её друзей), и когда Навальный чуть ли не на штурм Кремля стал призывать (но спохватился и смягчил акцент) – я и тогда подумал, что он мог бы быть хорошим президентом Финляндии, а в России – всё сложнее. Нужно гораздо ответственнее фильтровать базар, если уж хочешь стать здесь политической фигурой. У Путина, хотя он какой-никакой чекист, – и то не всегда получается блюсти адекватность (чего стоят эти «отрезать, чтоб не выросло»!). С другой же стороны, люди, которые могли бы быть публичными политиками, по своим интеллектуальным и волевым данным, - они не очень-то интересуются сим поприщем. Такова реальность нынешнего времени. Я, например, совершенно счастлив, что до сих пор ситуация в России не усугубилась до такой степени, чтобы президентом пришлось делать меня (поскольку это крышесносная ответственность, изображать из себя всенародного Санта-Клауса, всем улыбаться и стараться понравиться, вместо того, чтобы просто решать дела в кругу адекватных и понимающих людей). Но если кто хочет именно публичной политики – должен понимать, что нужно следить за каждым своим словом и осознавать, как оно может быть использовано против тебя.
© Copyright: Артем Ферье, 2013.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
