До свидания, Михаил СергеевичОсень 1989-го, 11-й Б провинциальной школы. Это был первый политический диспут с одноклассниками во время длинной 20-минутной перемены, когда мы привычно проигнорировали жуткий советский общепит и весело двинули за свежими булочками по 10 копеек. Сегодня, вспоминая тот разговор в ретроспективе, я понимаю, что один ждал от перемен возможности преуспеть и разбогатеть в России – и сделал это. Другой – право эмигрировать и (как минимум) свободно перемещаться по миру. Ну а я, как вечный идеалист, жаждал свободы творчества и познания мира вне дамоклова меча идеологии. Всем нам Горбачёв дал желаемое – и даже сверх. Все мы, при разнице личностных ценностей и приоритетов, были едины в том, что жизнь родителей нас никоим образом не вдохновляет. И так дальше невозможно – даже в масштабах семьи, а не страны. Хотя достойная страна как раз и складывается из благополучных семей. И никак иначе. ****** Где-то с середины 10-х годов я прекратил все политические диспуты о Горбачёве. Разве только, писал о нём в соцсетях к той или иной дате. Это бессмысленно: отстаивать благо свободы воли и духовность только осознанного выбора тем, для кого и Творец есть только кнут, послушания, неудобоносимые бремена, скорби, наёмничество, сила и страх как подлинные мотиваторы души. Самый главный из суммы всех страхов – не суд и наказание, а допустить малейшую вероятность, что Мир может быть устроен иначе и довлеющие в нём законы – следствие нашего язычества и незрелости человеческого рода, который, по моим ощущениям, сейчас в отроческом состоянии ребёнка. И любой, кто хотя бы косвенно укажет на возможность попробовать прожить иначе, наипервейший духовный враг. Потому что рушит не уклад или экономику, а систему личностных ценностей, большая часть из которых навязана извне, начиная с младенчества. Потому что «страх греха от греха не спасает», как афористично сформулировал это Шмеман. «Спасает радость о Творце». Не слышат. Не воспринимают. А позже – и ненавидят за это. ****** Я так и остался внутренне с Горбачёвым – и в восторженную к нему вторую половину 80-х, и в бездарно промотавшие его идеализм 90-е, и в нулевые, от коих мигом повеяло будущим мраком, и в последующее безвременье, с торжеством силы и пошлости. Это был в принципе не выбор, если оценивать его политических современников, поскольку «выбор» есть нечто, что требует размышлений, сопоставлений, сомнений. Мне же было очевидно в любую эпоху, что мой подлинный президент – только Горбачёв, и настолько, что даже в день его ухода я ленюсь обосновывать это другим, как ленишься, в сотый раз проговаривая давно очевидные тебе истины. Он один такой, испив все круги тотального одиночества в последние пару десятилетий. С ясным умом до последних дней, но с тяжестью автономного перемещения, а потом и в кресле-каталке. Ненавистники смеялись над видео, где Михаил Сергеевич поёт народную песню своей юности – слабак, сдавший огромную власть, вместо того чтобы утопить страну в крови и править до сих пор. В этом неспешном пении – надежда и после его ухода. Канут самые мрачные времена, и останется лишь тот, кто остался верен себе. С привычной исторической справкой «не был понят и оценён современниками». Он и ушёл-то на излёте лета, и даже я, с нелюбовью к календарному символизму, понимаю: это тоже неслучайно, и знак: будет апрель, верьте. До свидания, Михаил Сергеевич. Благодаря вам эта вера теперь останется во мне навсегда.
© Copyright: Константин Жибуртович, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
