Реплика

Константин Жибуртович: литературный дневник

«Мне кажется, что количество публичных откликов на поэтические книги, оценка этих книг всё чаще определяется внутрицеховыми, внутригрупповыми симпатиями/антипатиями (нередко обусловленными внеэстетическими критериями). Поэты сегодня выступают в роли главных арбитров современного поэтического процесса. К сожалению, назвать это судейство объективным и беспристрастным нельзя. Конечно, я далек от мысли, что поэты не могут быть успешными литературными критиками. Тот же Вяземский, о котором вы упомянули, превосходный пример того, что критическая проза поэта может быть яркой, занимательной и убедительной – как в похвалах, так и в упрёках. Сегодня в критических обсуждениях остро не хватает такой убедительности. Мотивом одобрительной оценки становится расчёт получить такую же от товарища по стихотворному цеху, а критика зачастую предвзята или имеет откровенно «вкусовой» характер».


(Андрей Попов, из обсуждения на стр. поэта и филолога Елены Янушевской)



******



Бродский говорил, что литераторы ХХ века находятся в привилегированном положении. Любой поэтической книге не поднять тех тиражей, что популярной пластинке или кассовому фильму. Невозможно.


Привилегия не только в том, что даёт право не угадывать ожидания и не оглядываться, потому что даже успех не принесёт одну десятую часть тех денег, что режиссёру или музыканту. Это привилегия честно ответить на вопрос – а зачем я пишу стихи?


Лайки, одобрение проверенного пула, интеллектуальное средство от одиночества и бартер – «мы с Зиночкой дружим, она написала – я похвалила, и наоборот». Тоже мотивация, как и расширение контента.


Или иной ответ: я пишу по единственной причине – это насущно лично мне. Создав что-то, я ощущаю большее согласие с таинствами своей же личности. И самая желанная похвала – внутренняя: садись, пять, ты не безнадёжен. А с внешней похвалой – как повезёт.


Художник любого дара почти всегда понимает, что он создал сильную вещь. Не надо ложного самоуничижения (мол, пописываю, карябаю, мараю бумагу), хотя эта ирония тоже привилегия и анестезия от гордыни.


Он понимает. «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!». Дальше – объективный лакмус: какую роль в этой маленькой творческой победе играет контент и мнение окружающих?


Ответив честно – второстепенную, важную, никакую, решающую – мы осознаем подлинные причины «марать страницу ради мелкого чуда».


Если одобрение внешнего мира в вашей личной шкале стоит в ряду последних причин, способствующих творчеству – есть шанс. Не на признание и не на непыльную работу с хорошими гонорарами.


Шанс прожить и умереть в согласии с самим собой. Это, кстати, почти всегда избавляет от токсичности в старости, ядовитой ненависти к более молодым и «не знающим жизни», и от ложной терапии на тему «да я бы так сиял, но загубили, сволочи».


Никто тебя не губил. А вот ты сам себя – способен вполне. Спутав поэзию, «невозможность произнести иначе»*, с чем-то иным: метанием бисера, спортивным матчем, заработком на актуальности, сектой для своих или лекарством от скуки чуть поумнее квестов и кроссвордов.



*Это моё определение, но оно видится мне самым точным, если говорить о чувственно-душевной сфере.



Другие статьи в литературном дневнике: