Обыкновенный вечер 4 января

Константин Жибуртович: литературный дневник

Помните, как у Андрея Платонова в письме к жене из голодного и страшного, во всех смыслах, 1922 года:


«Нельзя поверить, что можно выйти отсюда, что есть города, музыка, что завтра будет полдень, а через полгода весна. В этот миг сердце полно любовью и жалостью, но некого тут любить. Всё мертво и тихо, всё – далеко. Если вглядишься в звезду, то ужас войдёт в душу, можно зарыдать от безнадёжности и невыразимой муки – так далека, далека эта звезда…


… Сердце навсегда может быть поражено покосившейся избёнкой на краю деревни, и ты не забудешь, не разлюбишь её никогда, каким бы ты мудрым и бессмертным ни стал, куда бы ни ушёл!»…



Интересно, что в июне 2001-го, слегка заплутав в пешем 10-ти километровом пути с рыбалки на Карасёвых озёрах в деревню Сускан, где я тогда гостил, я испытывал совсем иные чувства. Не мысли о далёкой звезде и тезисах Канта. А восторг. Детский восторг сопричастности: я тоже здесь, в этом нерукотворном мире, меня терпят и даже (возможно) любят.


Вся эта «духовность» восприятия разбивается за минуту линейной логикой. Мне, в отличие от Платонова, не страшно, потому что сейчас не год гражданской войны, когда в чистом поле тебя могут убить не за политику, а ради развлечения. В Самарской Луке не рыщут волки и медведи, а лоси, рысь и кабаны – в Красной книге и сами избегают людей. И я точно знаю, что даже припоздав, буду сыт и засну ещё крепче.


Никакой духовности. Знание о безопасном пути и мирном бытии. Так появляется роскошь – остановиться, оглядеться, сформулировать.


А в век мгновенных коммуникаций и рад бы ощутить одиночество, но не выходит – если оплачен счёт за электричество. В Вашингтоне за тысячи миль и через океан хоккей, мне пишут из Нью-Йорка о прогнозах, вместо «покосившейся избёнки» уютная комната и цифровое качество трансляции – в общем, ощущение сопричастности безотносительно расстояний. Чтобы загрустить-закиснуть, надо вырубить свет и лечь в темноте. Но и при этом желательно, чтобы из головы стёрлись все маяки от искусства.


Я не мазохист и не адепт страданий ради «просветления». Сегодняшний вечер наполнен простыми, но смыслами и далёким, но общением. Он удался, и счёт матча становится второстепенен.


У Платонова ничего этого не было. Только единственный способ хоть как-то засвидетельствовать о себе в прОклятом времени – написать. Страшная ясность с ощущением – помощи ждать неоткуда. И Мир вокруг становится холоден и нем, как при дзене.


Человек рождён не для того, чтобы отчаянно произносить из мглы выстраданные истины. Цена слишком страшная. И порождающая не только тех, кто заботится о крове и добром здравии окружающих, но и сонм неофитов («да, были люди»).


Были. И они нуждаются в сострадании наперёд вашей идеализации и болтологии «о духовности». Творец сначала поместил в рай, а после спрашивал о растрате талантов.


Но нет, не услышат. Буржуазный комфорт, низменные страсти; не готов лезть на Эверест, не соответствует н а ш и м представлениям о личности.


Потом начинаешь общаться, чаще защищаясь и без надежд привить иной фокус зрения – и возникает пропасть. То, что очевидно тебе достаточно давно, надо проговаривать по слогам. Как и главную из истин: замысел о каждом человеке – чтобы он стал счастливым. И никакая литература не стоит исковерканных судеб.



… «Наши» пропускают седьмую шайбу. Я откидываюсь в кресле и пишу: ладно, ещё полсезона впереди. Можно исправить всё. Тони, какие планы на воскресенье? Барбекю на природе? Старшие дочь и сын приедут? А внуки? Отлично! А я уже сыт (во всех смыслах) праздниками. Попробую вернуться к своему роману.


Достаточно для смыслов. И для того, чтобы чувствовать себя так, чтобы не делать окружающих ни заботящимися о тебе, ни несчастными из-за тебя. То есть, не множа страдания.


Всем мира и доброго завершения праздников. А много букв о хоккее – сегодня, наверху моей страницы.




Другие статьи в литературном дневнике: