О беспомощности сиюминутных стиховПочитал (выборочно) сборник «Поэзия последнего времени». Я не буду говорить о пошлости названия – понятно, что книга должна продаваться, имея паблисити в соцсетях. Я скажу о главном – о поэзии. А поэзия в её истинном предназначении для меня никогда не являлась ни складыванием рифм-кубиков из слов, ни гласом духовного пророка. Поэзия – невозможность выразить иначе. Здесь очень простые фильтры: ты способен промолчать? Нет. Хорошо, тогда можно ли выразить это прозой? В подавляющем большинстве случаев, да. Диапазон огромный: репортаж, публицистика, эссеистика, малая художественная проза, повесть, роман. И то, что я читаю в первом же стихотворении, это проза, упакованная в рифмовку: Военных и мирных валим. Она говорит – да ну! Никакого отношения к поэзии эти строки для меня не имеют в той же степени, как вычурные верлибры, где поток сознания прячет недостаток таланта. В чём смысл этого стихотворения и сотен ему подобных? В констатации. В желании запечатлеть нечто для потомков, как ответит эрудированный автор. На что я спрошу: скажите, а Светлана Алексиевич (как пример) рифмовала книгу «У войны не женское лицо?». Нет, она прекрасно осознавала пошлость обращения к поэтике в данном контексте. Вся беда в том, что стихотворение, низведённое до констатации, отличается от поэзии ровно в той же степени, что фотография от живописи. Именно поэтому остроумный Игорь Губерман никогда не именовал себя поэтом («я пишу Гарики»), Борис Гребенщиков всегда подчёркивал, что пишет тексты, а поэты – Уильям Блейк или Иосиф Бродский. Но и Бродский шарахался от слова поэт, именуя себя литератором. Все они осознавали предназначение поэзии, но ещё лучше – то, что неустанно выдаёт себя за искусство. Эмоциональный и просчитанный отклики на глобальное событие, в равной степени, ещё не поэзия. Именно поэтому в мире так мало подлинных стихов о войне. Причём, как это иллюстрируют Юлия Друнина и Владимир Высоцкий, самые точные слова приходят лишь десятилетия спустя, когда возвращается мирная жизнь, а катастрофа отодвигается на ничтожные по историческим меркам десятилетия, но внушительное в человеческом восприятии время. Стихи эти не могут быть – ни агиткой, ни эпосом, ни мифом, ни репортажем, ни в принципе чем-то, связанным с законами больших чисел. Только негромкий – и всегда личностный – голос, и голос без наигранного героизма. Я прекрасно понимаю, что у многих и многих требования к поэзии совсем иные и куда более простые. Например, найти в рифмованном слове подтверждение своей политической позиции и шире – ценностям. Но в случае с поэзией это ничем не лучше, чем ставить Евангелие на обслуживание доминирующей идеологии социума. Пусть подлинное остаётся надмирным. И межличностным. Как у Бродского: Что-то внутри, похоже, Так страницу мараешь Или у Михаила Анищенко: Всё, что пишется, – необратимо. Ни Мальвины, ни денег, ни родин; Или у Пастернака в простом и гениальном «Свидании»: Как будто бы железом, И в нём навек засело И оттого двоится Но кто мы и откуда, Как-то нелепо называть себя после таких строк «поэтом», прикрываясь темой возможного слома прежнего миропорядка. Потому что и это – не оправдание постмодернизму нашего века.
© Copyright: Константин Жибуртович, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
