О том, что не склеить

Константин Жибуртович: литературный дневник

Хотите прекратить общение с человеком, с которым – не сказать, что многое связывало, но были лично знакомы четверть века, при всей разнице почерков и творческих устремлений. Вот вам два фрагмента моих текстов. После которых рвануло так, что (я думаю) мужчины из-за женщин или денег так не дерутся.


Поэтому, когда мне говорят о том, что человек важнее суммы эстетических и политических разногласий с ним, я киваю. Конечно. Как быть с разногласиями онтологическими? Они делают полноценное общение невозможным. Или можно иногда потрепаться о футбольчике.


И приходится честно сказать: общение невозможно. Даже при большем взаимном уме и такте.



******



Не умея распорядиться свободой воли, человек пеняет на Творца. А позже выдумывает ради личного душевного комфорта, что эта свобода – фикция, а Господь – жандарм, надсмотрщик, «карающая десница» и Его призвание – вешать на человека бесконечные поручительства вне радости, те самые «бремена неудобоносимые».


Эту родовую травму сознания (из современников) вскрывал только Александр Шмеман. За что и получил ярлык «пастырь протестантизма». Ничего иного от подавляющего большинства православных я и не ждал.



******



Я понимаю, что ценят в Достоевском – многие и многие. Вот это вот русское народное посыпание головы пеплом о самом безнадёжном грешнике по имени Я.


В самом деле, если постараться объективно взглянуть на себя со стороны, каждый отыщет признаки грехопадения и внешне сокрытой непривлекательности. Низковат или некрасив, прижимист или похотлив, трусоват или карьерист и вообще ежедневно приходится делать выбор в сторону не подлости (о добродетелях ещё и речи нет).


Но как это показывает Чехов… Дружески, с иронией и протягивая руку – я помогу тебе в меру личных сил и достоинств. Одно слово: врач. И только потом уже – литератор.


Достоевский размахивает маятником меж небом и землёй, коим ты рискуешь быть прибитым насмерть. Это неофитство, не изжитое им до последнего выдоха.


Вопрос-то, на определённом этапе пути, уже вовсе не в том, тварь ли я дрожащая, или… А что делать, как выстраивать свою жизнь, чувствуя незримое присутствие Творца. Как распознать и умножить то, что дано – при всей греховной непривлекательности. Философски – как мне, никчемному, тем не менее зажечь свечу, которую задует первый же сквозняк. Но – зажечь.


И есть надежда, что позже она разгорится до пределов видимости в соседнем окне. А потом засветит бликами и оттуда.


Подлинная литература для меня всегда об этом. В кровавых драмах и театральных сценах, зачастую, истин не больше, чем в сладких сказках. Жизнь – это вообще, скучноватый путь, который приходится раскрашивать самому. «Помогать ей (жизни) как калеке», если вспомнить мысль Вертинского. Свеча неровная и слабая.


Но однажды, когда она разгорится по-настоящему, вопросы о праве, смыслах и таинствах бытия становятся совершенно вторичными, и без столь жаждуемых героями Достоевского ответов.



Другие статьи в литературном дневнике: