Самоидентификация
Человек вправе сам решать, каким ему быть, с кем и как ему идти в этой жизни. Это сугубо его личное дело, его выбор, и пиариться на этом, кажется, невозможным. Однако - пиарятся.
Профессор Тель-Авивского университета Шломо Занд несколько лет назад издал книгу "Кто и как изобрёл еврейский народ". Она довольно быстро была переведена на русский язык. Ещё бы:такая "горячая" тема!
Я читала её и поражалась примитивности рассуждений автора, его так называемым "аргументам" и недоумевала, зачем её вообще издали.
Впрочем, понятно, зачем:"сенсация", хоть и дутая!".
Оказывается, за прошедшее время Занд издал ещё одну книгу:"Кто и как изобрёл страну Израиля", а в скором времени в Лондонском университете состоится презентация нового его творения:"Как я перестал быть евреем".
Профессор израильского университета не успокаивается и жаждет всё новых ощущений, внимания к себе и, вероятно, определённых материальных прибылей. Хотя в сущности дилемма проста:не хочешь быть евреем, не чувствуешь себя им,- не будь! Зачем оповещать об этом весь белый свет?
И в то же время история с Зандом не так проста, как кажется, на первый взгляд. Он родился в Австрии, в семье польских беженцев, переживших Катастрофу.
В 1948 году, когда Шломо было два года, родители репатриировались в Израиль.
В 1965-167 годах Занд служил в ЦАХАЛЕ, участвовал в шестидневной войне, в боях за Иерусалим.
И вот человек с такой биографией становится не просто антисионистом, но и не хочет быть евреем. Есть над чем задуматься.
Взгляды человека со временем меняются, хотя, быть может, и не всегда, но всё-таки, чтобы изменились так кардинально, нужны довольно веские причины. И они у Занда есть:ему не нравится государство Израиль,-то, каким оно построено, какую политику ведёт по отношению к арабам. И, кстати, не только ему, а значительной части израильской интеллигенции, принадлежащей к миру учёных, литературы и искусства.
Сторонники правого израильского правительства подвергают их не просто критике,- называют изменниками и предателями, что ещё больше обостряет ситуацию.А ведь те, кого они подвергают бичеванию, в большинстве своём , как и Занд, служили в армии и воевали.
Не пора ли задуматься, наконец, всё ли в порядке с самими "правыми", и над проводимой Израилем политикой?
Но никто этого не делает, и, похоже, не собирается делать в ближайшем будущем.
Однако оправдывает ли это Занда в его отказе от еврейства? Не предал ли он тем самым своих родителей?
На этот вопрос ответить может только он сам.
ПРИЛОЖЕНИЕ:ГОЛОСА ДАЛЁКОГО ПРОШЛОГО
Сказительница Печоры М. Голубкова:"Проклятье Гитлеру".
Уж я сердцем тебя разбиваю, я мыслями да проклинаю,- перед красным да тёплым солнышком, перед ясным да светлым месяцем, перед утренней зарёй вечерней, перед хлебом да перед солью, перед свежей водой ключевою ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ НАВЕКИ.
КОРОЛЬКОВА А.Н,, сказительница из Воронежской области. Сказка о Гитлере "Волк-людоед".
"... Хочешь, волк, мясом кормиться, смотри, как бы костями не подавиться!
... Сказка не вся. Когда волка победим, тогда сказку договорим".
P.S. В белорусских лесах, у партизан, бытовала подобная сказка. Оканчивалась тем, что волку выбили зубы в его логове.
---------------
НАСТРОЕНИЕ
... Быть может, до счастья осталось немного, всего лишь один поворот (из песни)
Порою меня охватывает такое ощущение близкого счастья, что я начинаю даже задыхаться. И вижу:юный. юный городок, сверкающий в лучах солнца, тротуары, обмытые тёплым весенним дождём. Всматриваюсь в лица прохожих, и мне хочется написать о них красивую поэму... (18.1.61).
... В досаде я зубы сжимаю порой, но жизнь - это битва, а ты, брат, герой... Р.Бернс "Моё счастье".
Да, дисциплина работы заставляет меня подчиняться, делать вид, что никаких обид и недоразумений нет. Но никто не может подавить моё внутренне возмущение. Душа страдает, сердце кипит...
Я давно мечтала написать фельетон, мой первый фельетон. Сидела до двух ночи, забросив книги. Но, видите ли, секретарю самому понравился этот материал и не понравился мой приём написания фельетона. Он расспрашивает меня о подробностях и втихомолку пишет фельетон сам. Когда я догадываюсь об этом, ему приходится признаться во всём. Я пожала плечами и вышла из кабинета, убитая человеческой подлостью.
Может быть, мой фельетон был плохим. Так почему бы мне самой не переделать его? А если бы он шёл за моей подписью? Ведь это было бы плагиатом со стороны секретаря!
Во мне всё кипит от возмущения. Но я должна стиснуть зубы и молчать, потому что он мой начальник. А саму мучает вопрос:действительно ли я должна всегда молча и покорно соглашаться? Да ведь это чёрт знает что! Какая-то рабская приниженность! В моём ли это характере?
Но секретарь слишком труслив. Он не принимает открытого боя. Однажды я сказала ему об этом, и он побежал на меня жаловаться, а мне не сказал ни слова.
Потом меня долго и необоснованно жестко упрекали и воспитывали на собрании, так что даже секретарь осмелел и с пафосом заявил, что это мне не дома с мамой спорить. А я кроме отвращения к нему, к его подлости и трусливости ничего не испытывала. Я недоумевала:неужели никто не видит этого "беликовского" беспокойства у него-"как бы чего не вышло"?
Да, мой характер не ангельский. Меня обвиняют в грубости, "пренебрежении к авторитетам" и прочих смертных грехах. И никто не видит за ними крик души, мои настойчивые поиски. А я порою рыдаю про себя. Неужели причина моего неудовлетворения своей жизнью кроется только в характере? Нет! Просто я не хочу быть довольно достигнутым, ни к чему не стремиться, уныло и однообразно проживать день за днём.
О, как мне хочется вырваться на простор, встряхнуться, взглянуть на мир посветлевшими глазами! Узнать настоящих хороших людей, а не этих мещан, взирающих на всё со своей колокольни. Пусть будут мороз и бури, но чтоб рядом - отзывчивые, строгие и чуткие люди, которые бы и требовали крепко. и могли помогать и понимать.
Порою я кажусь себе зверем, загнанным в клетку. Мне хочется на волю, и я бешенствую. Я не могу сидеть и ждать у моря погоды, слепо идти за всяким, кто по воле рока попал мне в наставники. Я ценю и уважаю только того, кто сильнее и талантливее меня, у кого я могу чему-нибудь научиться. Мне противны лицемерие, пошлость, дешёвый нигилизм, за которым тупые середнячки пытаются скрыть свою ограниченность.
Некоторые из них умеют в глазах окружающих показаться интеллигентными обаятельными людьми. Но как они убоги в своём внутреннем мире! Пусть я ершиста, плохой кажусь,- ничего! Главное - на деле быть искренней и чистой.
Жизнь я люблю и буду любить. В ней я никогда не разочаровывалась и не разочаруюсь. Но я не удовлетворена СВОЕЙ жизнью, тем состоянием, в котором я сейчас нахожусь:будто на плечи мне опустили каменную плиту, и она придавила меня и не даёт выпрямиться. Так же бодро как будто смотрят глаза, но в них грустная усталость. Нужен толчок, который сбросил бы плиту и влил в меня новые силы. Как мне необходимо исповедаться перед умным, всё понимающим человеком! Сбросить бы с себя это чувство "юной старости", которое стало моей мучительной болезнью.
Как мне нужна теперь волнующая страстная музыка! Будь я музыкантом, я вложила бы всё бурлящее во мне в поражающий по силе шквал мелодий. Аккорды музыки страдали бы, стонали, грустили, плакали...
Мне кажется, что всё сильное и страстное ушло куда-то внутрь меня, и, не находя выхода, мучит. Дёрнуть бы штопором бутылку, и шампанское полилось бы через край... Но кто пробудит меня? Или моя болезнь - болезнь всех двадцатилетних?
В десятом номере "Иностранной литературы" этой "болезни2 уделено много места, но мои сомнения не разрешились. Условия жизни разные ведь. Нет во мне пока никаких сильных желаний. Лишь изредка сердце забьётся как-то ровнее, и становится легко-легко...
Но чаще оно сжимается от непонятного предчувствия какой-то беды. Чувствую себя разбитой, словно перенесла большое горе. Сижу на работе, смеюсь, пишу, а думаю об одном:"Как жить дальше? Что делать?".
Начинаю ходить по комнате. Подхожу к оку. Смотрю на падающие снежинки. Сказали бы:иди сейчас в атаку. Побежала бы. Только увидеть бы цель. "Вылечиться"...(22.1.61)
Другие статьи в литературном дневнике:
